Вулканы над нами - [76]

Толпа, достигла площади и растеклась по ней. Течение людского потока было необыкновенно ровным. Небольшие водовороты, возникавшие при заполнении новых участков пространства, быстро стихали. Шарканье тысяч ног по гладким камням сливалось в глухой смутный гул; иногда до меня доносилось что-то вроде приглушенного шепота. Когда пласа была запружена до краев, движение по Калье Альмас приостановилось, хотя улица еще оставалась до половины забитой терпеливо ожидающими людьми.

Чиламы на площади стояли спиной ко мне лицом к ратуше. Поражала и производила странное и зловещее впечатление инстинктивная способность толпы управлять собой без какого-либо руководства. Как только легкий прибой движения поутих, чиламы выстроились в ряды эллипсоидной формы, словно охватив невидимую арену. Женщины и дети, образуя круг, стояли посреди площади возле статуи Свободы. Все они воззрились на входы в ратушу, словно ожидая, что сейчас поднимется занавес и начнется представление, которое их пригласили посмотреть.

В свой, бинокль я уловил в первых рядах чиламов что-то выбивающееся из общего ранжира. Это были несколько человек, несшие на плечах какие-то обломки, — видимо, остатки черного ящика. Там же несколько поодаль от других стоял ссутулившийся Мигель. В тот самый момент, как я его приметил, толпа зашевелилась.

Мигель поднялся по ступеням и, распахнув дверь, вошел в ратушу. Первые ряды чиламов, перестроившись цепочкой последовали за ним.

В несколько секунд индейцы заполнили ратушу. Их белые рубахи замелькали во всех окнах. Они выходили на веранду и молча, с опущенными руками, озирали площадь; потом уходили, и другие занимали их место. Я отчетливо рисовал себе, как они скапливаются у входа в арсенал. Часовые, конечно, давно уже бежали, захватив с собой ключи, и сейчас чиламы, повозившись немного с замками, примутся все враз, искусно, методично, разбирать каменную кладку.

Вдруг ратуша стала пустеть. Чиламы выходили непрерывной чередой, сразу через все три выхода, и присоединялись к стоявшей на пласа толпе. Я с удивлением заметил, что они возвращаются с пустыми руками. Я начал было строить различные предположения, почему им не удалось проникнуть в арсенал, как вдруг мне бросились в глаза шестеро маленьких, согнутых людей, стоявших на верхних ступенях лестницы. Так вот почему чиламы атаковали ратушу! Шестеро шаманов, которых легко было различить по их высоким шляпам, спустились по ступеням, и, когда они вошли в толпу и она приняла их в свое лоно, трепет волнения пронесся по всей пласа вплоть до окружающей ее каменной ограды. Мигеля среди вышедших из ратуши видно не было.

Еще минута, и толпа вновь пришла в движение, направляясь по Калье Барриос. По мере того как пласа освобождалась, чиламы, ожидавшие на Калье Альмас, стали двигаться вперед, следуя за передними. Снова я подумал о целесообразных и как бы согласованных миграциях некоторых видов насекомых, которые ученые трактуют как действия единого организма.

Толпа шла благонравно, как детский сад на прогулке, и в то же время сумрачно, как процессия, шествующая на аутодафе. Через полчаса на площади не осталось ни одного индейца. Расплющенные обломки тележки с прохладительными напитками — вот все, что осталось от схлынувшего потопа. Владелец тележки пропал бесследно.

Нелепый и трагический эпизод разыгрался на Калье Барриос. Как я после узнал, какой-то ладино, одурманенный марихуаной, выбежал из кантины «Бьюсь об заклад» и разрядил револьвер в приближавшихся чиламов.

Толпа приняла в себя пули, а потом прошла через стрелявшего. Больше никто не пытался задержать чиламов, и они проследовали по узким городским улицам предместья, а оттуда дальше — в горы.

Я услышал эти заключительные револьверные выстрелы, прогремевшие на Калье Барриос. Затем воцарилась тишина. Солнце еще стояло в небе, но день изнемогал и шел к концу. Я приказал солдатам вернуться в казармы, и они ушли недовольные, угрюмо пряча лица. Я спустился вниз и стал пересекать залитую солнцем пласа. Мне казалось, что с тех пор, как мы гуляли с Гретой по парку Аламеда, прошло много часов, быть может, много дней. Ход событий сбил ровное течение времени. Что-то вроде сентиментальной любознательности заставило меня войти в ратушу. Я встретил там нескольких служащих; у них был такой жалкий, измученный вид, как будто они не спали много ночей кряду. В коридорах стоял легкий сладковатый дух, какой бывает в помещениях, где держат травоядных животных. Чиламы сломали все, что препятствовало их продвижению: двери в запертых комнатах были сняты с петель; на месте богато изукрашенной мебели лежали обломки, какие море выбрасывает после кораблекрушения.

Только кабинет Мигеля остался в неприкосновенности. Группа служащих толпилась и шепталась у дверей. Я протолкался через них, распахнул двери и вошел. Мигель сидел за своим столом примерно в той же позе, в какой я увидел его здесь в первый раз. Он сидел ссутулившись в своем кресле, коричневолицый низкорослый Геркулес в черном костюме; его лоб и щеки лоснились от пота; взгляд, который он остановил на мне, был взглядом раненого животного. Он попытался подняться мне навстречу, но ноги его подкосились, и он рухнул в кресло; бутылка покатилась по столу и свалилась на пол. Он махнул рукой, чтобы я уходил; он не мог говорить, но глаза его выразили всю ненависть, какую он ко мне испытывал. Мне хотелось объяснить ему, что оба мы были всего лишь орудием в чужих руках, но между нами стояла стена.