Вуивра - [28]

Пока длилась взбучка, Селеста Мендёр, мать, успела разлить суп и поставить супницу на стол. Это была беспокойная и печальная женщина, которой всегда хотелось нескольких вещей сразу, причём вещей наименее совместимых. Крепкая и плечистая, телосложением она напоминала свою старшую дочь, но габариты её значительно уступали дочерним. Внутренние противоречия и нервозность обрекали её на вечное недовольство всем и всеми. Чаще всего она замыкалась в себе, хранила недоброе молчание, которое сгущало атмосферу в доме и в немалой степени способствовало формированию меланхолического и вспыльчивого характера у всех членов семьи, за исключением Жермены, поскольку она, будучи на целую голову выше всех остальных, дышала более лёгким воздухом.

Арман ел говяжий суп, испытывая боль в челюсти, и поэтому весь кипел от ненависти. С каждой заглатываемой им ложкой его грёзы об отмщении становились всё более жестокими. В самом начале ему хватило того, что он видел старшую сестру вышедшей замуж в пятый раз за невзрачного, но исключительно сильного и злого Мужика, колотящего свою жену так, как никогда бы не посмел отец, так, чтобы она выла от боли и ужаса, чтобы она постепенно съёживалась, скрючивалась, ссыхалась, преждевременно превращаясь в боязливую и смешную старушонку, в которую мальчишки кидаются камнями. Но бросив украдкой взгляд на сестру, он тут же убеждался в тщетности своих надежд. Рядом с её могучей фигурой все остальные сотрапезники выглядели тщедушными, кожа её сияла беспечным здоровьем, а грудь, хотя и зажатая в кофте, смотрела всем собравшимся прямо в глаза. В конце концов Арман остановился на следующем видении: вот Ненасытная, измученная, уже сгнившая от венерической болезни (она же сама к этому стремилась), находится при смерти и по заслугам страдает. От неё идёт дурной запах, а грудь её кишит червями. А перед этим она успела заразить всю семью Мюзелье, а главное — Арсена, который тоже догнивает. И Арсен, в свою очередь, заразил Жюльетту (эта стерва немногим лучше старшей), ну а раз уж на то пошло, то болезнь перекинулась и на остальных жителей деревни. Даже отцу с матерью нездоровится. Один только Арман пребывает в добром здравии и поправился на несколько кило. Он смотрит, как все вокруг умирают. К нему приходят люди и просят сжалиться над ними. «Как бы не так, — говорит он, — подыхайте, негодяи». И дальше в том же духе.

Семья уже доела говяжий суп, но ещё никто не промолвил ни слова. Ноэль кусал седые усы, приглаживая то левый, то правый ус тыльной стороной ладони. Делал он это для того, чтобы вытереть говяжий бульон, но ещё и для того, чтобы помочь своей мысли сосредоточиться, чтобы проследить за ней, поймать её, когда она становилась совсем смутной из-за поворотов, неожиданных скачков и хитросплетений. Впрочем, ничего определённого он различить в ней не мог, если не считать уверенности, что она представляет собой сплошную неопределённость. Время от времени он глядел на Жермену, как бы спрашивая у неё что-то или пытаясь на что-то решиться. Похоже, исполосованная спина её беспокоила. Медленно поводя шеей и плечами, она проверяла свои потревоженные мышцы, и иногда боль, более острая, чем обычно, вызывала у неё улыбку удовлетворённого любопытства. Внезапно отец уловил, что мысли её блуждают где-то далеко. Красивые, добрые коровьи глаза Ненасытной зажглись, а руки обняли подавшуюся вперёд грудь, разумеется, чтобы прижать к ней воспоминание о каком-то мужчине. Ноэль обеими руками схватил себя за усы и дёрнул их вверх, помогая себе проглотить радостный смех, от которого уже порозовели его щёки, а поскольку смех никуда не уходил, он стукнул кулаком по столу и сказал:

— Ну а всё-таки, как такое могло случиться, а? Ведь не сюда же он пришёл за тобой.

— Правильно думаете, — ответила Жермена. — Виктор никогда бы не посмел. Хотя, знаете, папа, Виктор вовсе не такой, каким он кажется. Он, может быть, склонен к этому больше, чем многие другие мои знакомые. Мы ведь с Виктором учились в одном классе. Очень часто, когда мы возвращались из школы вдвоём, он совсем не стеснялся у меня просить. А я ему всегда — нет. Мюзелье, думала я, даже если он лучше других, всё равно он — Мюзелье. Это я говорю вам, каким он был. Ну и потом он тоже не изменился. Когда поговоришь с одним, потом с другим — начинаешь понимать. И я теперь знаю про него такое, что вы и не догадаетесь.

— Мы здесь сидим всё-таки не для того, чтобы выслушивать твои потаскушные истории, — прервал её Арман.

Ненасытная презрительно посмотрела на младшего брата. Протяни Жермена через стол свою руку, она бы раздавила его на стуле, как какой-нибудь шапокляк. Этого все и боялись. Но она сдержалась. Ноэль вернул её к теме прерванного разговора.

— Ну так как же вы всё-таки встретились?

Селеста поставила на стул блюдо с воскресной говядиной. Отец положил сначала детям, потом — себе, а тарелку жены оставил пустой, потому что Селеста Мендёр демонстративно отказывалась от еды, поскольку ей, мол, не до еды, когда нужно кормить домочадцев.

— Я случайно проходила мимо их дома, — сказала Жермена. — На дворе Виктор был совсем один; остальные, конечно же, пошли на мессу, а всему виной оказалась их подлая псина. Загавкала, набросилась на меня, ну а Виктор прибежал меня спасать. А начинаешь говорить об одном, потом переходишь к другому. Если бы ты зашла в ригу, — это Виктор мне так сказал, — то я бы чего-то тебе показал. Мне бы сразу поостеречься, но вы же знаете, что такое любопытство. Ну и вот, я и вошла с ним в ригу. Так что чего уж там?