Вторжение в рай - [50]

Воздух еще оставался холодным, но зима уже отступала, и островки зеленой травы под стенам Шахрукийяха становились все больше. На женской половине царило невероятное возбуждение: Ханзада, так та вообще не может говорить ни о чем, кроме предстоящей свадьбы, уныло думал Бабур, возвращаясь через двор из конюшни, где осматривал своих лошадей, которые от зимней кормежки и долгого пребывания в стойлах похудели и стали раздражительными. Судя по отпечаткам копыт на досках, им не терпелось снова припустить галопом по холмам. Бабур относился к этому с пониманием и сочувствием: ему и самому хотелось того же.

На самом деле его одолевало не только нетерпение: он откровенно злился. Конечно, ему с детских лет было известно, что браки между членами правящих домов заключаются не по личной привязанности, а из политических соображений. Как это часто бывает, Бабур был еще ребенком, когда ему присмотрели невесту, и он даже был формально обручен, но с нежданной смертью отца и последовавшей круговертью событий это было предано забвению. Тогда он решил, что когда придет время жениться, он устроит все сам, но не вышло. Бабушка и матушка опять обошлись с ним как с несмышленышем, а не правителем: сговорились обо всем за его спиной и поставили перед свершившимся фактом. Похоже, Исан-Давлат ждала от него благодарности, тогда как Бабур, при всей его к ней любви и уважении, порой готов был свернуть ей шею.

Но, видя тихую радость матери, которой так много пришлось за последнее время пережить, слушая ее рассказы о том, что их с отцом брак был тоже заключен из политических соображений, но стал в результате союзом любящих сердец, Бабур так и не смог отважиться на протест, потому что в глубине души понимал: упрямиться не стоит. Женщины были правы, он нуждался в сильной поддержке, надежном союзе, скрепленном браком. Да и все советники в один голос утверждали, что невесту ему подобрали с умом, переговоры были проведены толково, хоть их устроители и присвоили себе право выступать от его имени.

Ну а когда он рассказал о случившемся Вазир-хану, тот лишь улыбнулся и не выказал ни малейшего удивления, что позволяло предположить: советник был в курсе происходящего чуть ли не с самого начала.

В ближайшие дни Бабуру предстояло отправиться в семидневное путешествие на юго-запад Ферганы, в провинцию Заамин, где состоится свадьба. В жены ему подобрали Айшу, старшую дочь Ибрагима-Сару, вождя клана манглигов и правителя Заамина. Он знал, что Айша на два года старше его, но как она выглядит? Наделена изящной красотой дочери великого визиря или они подобрали ему верблюдицу?

Бабур пожал плечами. Значение имело то, что Ибрагим-Сару — могущественный вождь, до сего момента державшийся в стороне от конфликта. А теперь его воины — прежде всего знаменитые арбалетчики — будут сражаться под командованием молодого эмира за его возвращение на престол. По сравнению с этим, что не раз повторяла ему Исан-Давлат, то, как выглядит девушка, — сущая мелочь. Он молод, кровь его горяча, и выполнить супружеский долг ему всяко будет не трудно. Ну, и конечно, никто не мешает ему в дальнейшем обзавестись другими женами или наложницами.

Войдя в матушкины покои, Бабур не увидел ни Кутлуг-Нигор, ни Исан-Давлат, а вот Ханзада, стоя на коленях, рылась среди каких-то безделушек, которые высыпала на пол из деревянной шкатулки.

— Могу я подарить это Айше? Как думаешь, ей понравится?

Она показала ему пару филигранной работы серег: золотые колечки, усыпанные рубинами, с подвешенными к ним снизу жемчужинами.

— Если хочешь…

Бабур пожал плечами. Его собственные дары невесте — рулоны шелка с цветочным узором, мешки с пряностями, комплект из тяжелых золотых браслетов для запястий и лодыжек, веками принадлежавший правящему дому Ферганы, были подобраны матерью и бабушкой и отправлены в Заамин три недели назад под сильным эскортом. Своему будущему тестю он послал немало золотых монет, а главное, пару вороных жеребцов с белыми волосами за копытами, с которым ему жаль было расставаться. В качестве выкупа за невесту он отдал практически все, что мог собрать в нынешних обстоятельствах, но союз с вождем Ибрагимом-Сару того стоил. Спрашивая себя, почему вождь согласился на этот брак, Бабур отвечал так: «Видимо, верит, что в скором времени я верну себе трон. Само собой, ему хотелось видеть дочь супругой властителя Ферганы, а самому стать дедом наследника престола. И кто может его в этом упрекнуть? Честолюбие вовсе не порок».

— А может, лучше это?

Черные волосы Ханзады всколыхнулись волной, когда она снова принялась рыться среди украшений.

Неожиданно Бабур устыдился себя. За время заточения Ханзада получала не так много удовольствий, и ему бы восхититься тем, как она радуется за него — а заодно и ее щедростью. Вот станет он снова владыкой Ферганы, обязательно подберет для нее самого лучшего мужа, пообещал себе юноша. При этом и ее мнение спросит, чтобы не получилось, как с ним.

Две недели спустя Бабур наблюдал за тем, как Исан-Давлат, Кутлуг-Нигор и Ханзада, укутанные от пронизывающего ветра в подбитые мехом плащи, садились в запряженную волами повозку с высокими колесами. Внутри все было выложено подушками и овчинами, а малиновые кожаные занавески скрывали женщин от посторонних взглядов. Рога четырех запряженных в возок белых волов были вызолочены, дуги на крепких шеях расписаны лазурью и золотом.