Вторжение по сценарию - [3]

– Мой план тщательно продуман, и я выбрал человека, который поможет нам его осуществить. Вы знаете его имя и, без сомнения, узнаете его в лицо.

Некоторые из собравшихся с ним уже встречались, ведь когда-то это человек выступал в качестве представителя нашей Корпорации.

Тростью Немуро Нишитцу указал на молодого человека, стоявшего сбоку от занимающего всю заднюю стену экрана.

– Джиро! – позвал он.

Японец, которого Нишитцу назвал Джиро, поспешил нажать на выключатель, и свет в конференц-зале погас. Где-то сзади мигнул диапроектор, и на экране появилось изображение – обнаженный по пояс мускулистый человек, черные волосы стянуты на затылке резинкой, в руках – базука. Сверху крупными красными буквами шла надпись по-английски: «БРОНЗИНИ В РОЛИ ГРАНДИ»

В ту же секунду сидевшие до этого с каменными лицами японцы оживились.

Кто-то заулыбался, раздались аплодисменты и даже свист.

По рядам собравшихся пронеслось имя, голоса повторяли его снова и снова, пока не слились в единый гул:

– Гранди! Гранди! Гранди!

Немуро Нишитцу улыбнулся. Во всем мире люди, от обитателей жалких лачуг до владельцев роскошных дворцов, увидев это лицо, реагировали одинаково, и американцы не станут исключением.

Глава 1

Когда все закончилось, погибшие были похоронены, а последние иностранные солдаты выдворены с территории, в течение трех декабрьских дней именовавшейся Оккупированной Аризоной, мировая общественность сошлась лишь в одном – Бартоломью Бронзини в этом винить не приходилось.

Сенат Соединенных Штатов принял официальную резолюцию, где Бронзини объявлялся невиновным, а президент посмертно наградил его Почетной Медалью Конгресса, и выделил для похорон место на Арлингтонском Мемориальном кладбище. И это несмотря на то, что Бронзини никогда не служил в рядах американских вооруженных сил и не занимал официальных постов. Многим идея с Арлингтоном пришлась не по вкусу, но президент твердо стоял на своем. Он знал, что шумиха вскоре уляжется, разве что кто-нибудь нечаянно обнаружит останки Бронзини. Однако этого, к счастью, не произошло.

В тот день, когда стрелки часов начали отсчитывать последнюю неделю отведенной ему жизни, Бартоломью Бронзини на мотоцикле «Харли-Дэвидсон» влетел в ворота студии Дворф-Стар – его собранные в пучок волосы развевались по ветру, а из-за отворота кожаной куртки выглядывала прозрачная папка со сценарием.

Никто и не пытался его остановить – охранник знал Бронзини в лицо.

Впрочем, оно было знакомо каждому. Вот уже много лет фотографию Бронзини можно было заметить на афишах, рекламных щитах или обложках журнала почти в любой стране мира.

Бартоломью Бронзини знали все, и в то же время никто.

Сидевшая в вестибюле секретарша попросила у него автограф. Когда девушка пододвинула ему закапанную горчицей салфетку, Бронзини добродушно хмыкнул.

– Есть что-нибудь белое? – проговорил он ровным, чуть гнусавым голосом.

Вскочив с места, секретарша торопливо стянула с себя трусики.

– Достаточно белые, мистер Бронзини? – радостно прощебетала она.

– Вполне подойдут, – ответил тот, ставя росчерк на теплой на ощупь ткани.

– Пожалуйста, напишите «Для Карен».

Бронзини поднял взгляд на девушку.

– Карен – это вы?

– Моя подруга. Нет, правда.

Машинально дописав сверху «Для Карен», Бронзини протянул трусики секретарше. На лице его появилась застенчивая улыбка, однако взгляд карих глаз оставался совершенно непроницаем.

– Надеюсь, у вашей подруги с чувством юмора все в порядке, – сказал он, глядя, как девушка пожирает надпись восторженным взглядом.

– Какой подруги? – непонимающе спросила секретарша.

– Неважно, – вздохнул Бронзини. Никто не признавался, что берет автограф для себя, только маленькие дети. Иногда Бартоломью Бронзини казалось, что только они и есть настоящие его поклонники. Особенно в эти дни.

– Может, скажете Берни, что я уже здесь? – напомнил Бронзини. Чтобы привлечь внимание девушки, ему пришлось щелкнуть пальцами у нее перед лицом.

– Да-да, конечно, мистер Бронзини, – ответила секретарша, выйдя, наконец, из транса. Протянув руку, она нажала кнопку селектора. – Он приехал, мистер Корнфлейк.

Затем секретарша снова подняла взгляд на гостя.

– Проходите прямо к нему, мистер Бронзини. Вас уже ждут.

Вытащив из-за пазухи сценарий, Бартоломью Бронзини повернул в коридор, украшенный по стенам побегами папоротника. Зеленые ветки были увиты дорогими рождественскими гирляндами. Несмотря на то, что украшения из золота и серебра – явно ручная работа, выглядит все это как-то липко, подумал Бронзини. А нет ничего более липкого, чем Рождественская пора в Южной Калифорнии.

Уже не в первый раз за свою долгую карьеру Бронзини подумал, что жизнь занесла его далековато от Филадельфии. В его родном городе снег не царапал кожу.

Бронзини вошел в роскошно обставленный конференц-зал студии Дворф-Стар без стука. Никому бы и в голову не пришло ожидать, что Бартоломью Бронзини станет стучать, или, скажем, вдруг заговорит по-французски, а на банкете не перепутает вилку для салата с рыбной, словом, все, что свойственно культурному человеку, с ним не ассоциировалось. Его образ неизгладимо въелся в общественное сознание, и, никакие слова и поступки Бронзини уже не могли его изменить. Научись он исцелять рак, люди сказали бы, что Бронзини нанял для этого специального доктора, лишь бы добавить себе популярности. С другой стороны, если бы он вдруг подпрыгнул, и принялся качаться на люстре, никто бы и глазом не моргнул.