Вторжение любви - [67]

– Черт возьми, Джас, ну что я должен сделать, чтобы доказать тебе, что я не такой, как они! Ты меришь всех одним аршином, словно все англичане как две капли воды похожи друг на друга. На самом же деле у тебя предрассудков не меньше, чем у тех, кого ты презираешь. Вместо того чтобы видеть во мне того, кем я являюсь на самом деле, ты навешиваешь на меня ярлык – ведь именно так поступили с тобой мои друзья. И то, что ты так поступаешь, и есть самый вопиющий предрассудок.

Джасмин протестующе подняла руку, потрясенная глубиной чувств Томаса, но он слишком разозлился, чтобы остановиться.

– Я пытался, Бог свидетель. Я пытался исцелить боль, которую причинил тебе своими словами тогда в отеле. Я всего лишь мужчина. Мужчина, которого чувства на мгновение лишили рассудка. Господи! Я никогда, слышишь, никогда в жизни не испытывал к женщине ничего подобного. Ты подхватила меня и закружила, словно волчок. Я извинился. Я не хотел оскорбить тебя, но в тот момент готов был сказать что угодно, лишь бы не останавливаться, лишь бы удержать тебя в своих объятиях. Ты понимаешь?

Томас судорожно втянул носом воздух, продолжая наступать на Джасмин до тех пор, пока она не прижалась спиной к стене шатра.

– Ты пугаешь меня, Джас. Ты ужасно пугаешь меня, потому что мы такие разные и потому что на таких, как ты, люди моего круга не женятся. Но я не могу думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя. Когда я рядом с тобой, я готов бросить все, что мне важно – титул, семью, проклятое наследство. Я готов на все, чтобы удержать тебя рядом с собой. Это сумасшествие, настоящее сумасшествие, но я не могу остановиться, не могу убежать от тебя. Больше не смогу.

Руки Томаса отчаянно дрожали, когда он сжал их в кулаки.

– Когда я с тобой, я впервые в жизни ощущаю себя свободным, – хрипло произнес молодой человек. – Я хочу, чтобы ты была со мной, но ты по-прежнему не доверяешь мне и сомневаешься. Почему, Джас?

Такая жестокая откровенность обезоружила Джасмин. Ее нижняя губа предательски задрожала, и она почувствовала, что очень близка к тому, чтобы разрыдаться. В глубине глаз Томаса вспыхнул огонь, и он обхватил лицо девушки ладонями. Прикосновение было невероятно нежным, словно он боялся причинить Джасмин боль. Он провел подушечками больших пальцев по ее глазам в том месте, где грозили пролиться слезы.

– А, кажется, теперь я понимаю. За твоими словами стоит что-то еще, не так ли, Джас? Дело не во мне и не в моем окружении, от которого ты отгородилась… Дело в твоем отце? В твоем настоящем отце, бывшем шейхе этого племени? Он причина твоего дурного настроения?

Шок парализовал Джасмин, тщетно пытающуюся взять себя в руки. Дьявол, Томас догадался, несмотря на то, что она держала рот на замке. Вырвавшись из объятий Томаса, девушка обхватила себя руками.

– Из меня получилась отвратительная актриса, не правда ли? – Дрожащий смех не помог унять душевные страдания. – Давно ты узнал?

– Лишь вчера, когда услышал разговор Джабари с твоим дядей. Они говорили по-английски, так что сомневаюсь, чтобы кто-то еще узнал об этом.

– Тогда тебе нужно знать следующее. Я здесь для того, чтобы найти хотя бы одного человека, который отозвался бы о моем отце с теплотой – об уважении я не говорю. Только все они благодарят Бога за то, что его больше нет в живых. – Джасмин отвела глаза, дрожа от гнева и боли. – Он был моим отцом. Проклиная его или его память, люди проклинают и меня.

– Джасмин, ты не твой отец, – тихо произнес Томас. – Ты такая, какая ты есть, независимо оттого, каким был твой настоящий отец.

– Но в Англии тот, кто тебя зачат, определяет твою судьбу, потому что ты его наследник.

Взгляд Томаса стал отрешенным.

– Я не похож на своего отца и никогда не стану вести себя так, как он.

– Я тоже не такая, как отец, но в моих жилах течет его кровь, и… – Джасмин замолчала, боясь озвучить самые ужасные страхи, терзающие ее душу.

Томас сделал это за нее:

– Ты боишься, что станешь таким же жестоким человеком, как он? Цветочек, дать жизнь ребенку может любой, но станет его настоящим отцом только тот, кто его вырастил. Я считаю, что виконт твой настоящий отец. Разве не он привил тебе доброту и уважение? Ты не научилась бы этому у шейха.

Томас опустил руки, и на его лице возникло усталое и какое-то беззащитное выражение.

– Я никогда не смог бы научиться доброте и уважению у своего отца. Он вбил в меня все то, что считал ценным для себя, но, к счастью, он не смог управлять моей жизнью.

– Мы плоды наших родителей, – прошептала Джасмин. – И мы не можем изменить этого.

– Можем, если захотим. Мы можем измениться, Джас. Только нужно очень этого хотеть. Ты хочешь, Джас?

Преисполненная горечи, девушка закрыла глаза. Она думала, что если она найдет в ком-то, хоть каплю уважения к своему отцу, ее действия будут отчасти оправданны. Тогда ее поведение можно было бы считать признаком сильной, яркой личности, не позволяющей никому себя оскорбить – такой, как шейх Фарик. Самый темный страх Джасмин показал свое лицо. Ее отец прослыл беспощадным животным, и она исподволь повторяла его действия, публикуя в газете свои колонки. Даже попытка оправдать их местью не дала результата. Вместо того чтобы перешагнуть через свою боль, она увязла в грязи.