Вторжение Бурелома - [43]

Я представила картину и рассмеялась, явно Марусю разочаровывая. Ей, бедной, так хотелось меня напугать. "И сами злобные..." А какими еще ОНИ могут быть?!

В гримерной меня ждала неожиданность. За моим трюмо сидел Владимир Михайлович, психиатр, занимающийся Черешковым.

Выглядел он напряженным, его даже как будто слегка лихорадило. Руки он держал засунутыми, как в муфту, в слегка выдвинутый ящик моего стола.

- Мария Николаевна! - обрадовался он, увидев меня. - Скорее, скорее сюда, ко мне. У меня кончается срок оберега, нужно, чтобы вы лично взяли его у меня из рук, да поторопитесь же, пока сюда никто не пришел, навалят же сейчас!

Все еще ничего не понимая, я осторожно приблизилась.

- Да не медлите же вы так, - суетился Владимир Михайлович, - бежит же время, время бежит, и мне не улыбается разделить участь вашего Черешкова...

Я подошла.

- Засуньте, засуньте руку в стол, да не правую, левую, вот так, коснитесь крайним пальцем моего крайнего на левой!..

Я хихикнула. Ну, бред!..

- Только не смейтесь, ради всего святого, не смейтесь!.. Не сбивайте, а то все пропало. - И он принялся быстро, почти горячечно приговаривать, в то время как наши пальцы соприкасались там, в глубине ящика.

- Шурле-мурле, калин-малин!

Жил проклятый вор-боярин!

Фигли-мигли, такли-сякли

дураки не поиссякли.

Дураки смиренно просят:

- Сохрани нам разум, косень!..

Не коси нас, сохрани,

себе камушек верни.

Мы его не трогали,

жил он недотрогою.

Косин-осин, косин-сен,

ты прости нас насовсем!..

- Все! - психиатр облегченно откинулся на стуле. - Все, Мария Николаевна, заберите свой камень.

Конечно, мне помогало огромное количество этюдов "на пристройку", сыгранных еще в детском кружке, а потом и в институте, поэтому я и сейчас, невольно воспринимая происходящее, как непонятную игру - "пристраивалась". Не удержалась, правда, от того, чтобы не сказать:

- А я знаю огромное количество анекдотов про умалишенных психиатров. Хотите расскажу?!

Но чувство юмора у моего посетителя явно отшибло, или никогда и не было. Он зарычал:

- Да перестаньте же трепаться, берите этот камень, берите!..

И тут только до меня дошло, что он возвращает мой камень. Я схватила его и быстро надела цепочку, спрятав камень под лифчик.

- Так это были вы?! - я была изумлена.

- Любопытство! Подлое любопытство! Я понимал, что добровольно вы мне его не продемонстрируете. Понимал также - все-таки Черешков мой пациент как он опасен. Всю ночь изучал заклинания, свои вот придумал: и как видите, не зря!..

- Руки у вас, однако, ловкие!.. - сказала я, не скрывая презрения.

- Пустое!.. Немного тренировок и для бывшего нейрохирурга эта операция становится пустяковой!..

- Да вы, никак, гордитесь!..

- Нет-нет, что вы! Просто рад смертельно, что и на камень посмотрел и понял, кажется, чуть побольше в этом камушке, чем ваш ювелир, глупый парень - и жив, здоров!.. Везение тут налицо...

- Так что же, по-вашему, это за камень?

- Нам, пожалуй, следует сейчас прекратить разговор, собираются ваши девочки, а лишние уши тут не нужны. Но одно могу сказать: не нужен вам этот небесный подарок, верните его, откуда получили - он таит опасность...

И не успела я еще раз открыть рот, чтобы задать следующий вопрос, как мой психиатр исчез из гримерной.

- Ну что, блин, достукалась: уже психиатра Раиска на тебя наслала?..

- Да нет, Вера, у нас с Владимиром Михайловичем свои дела.

- Так тебе и сказали!.. Нельзя же, блин, такой доверчивой быть!

- Ну уж, какой мне быть, - раздражал меня Веркин покровительственный тон, - я как-нибудь сама решу, а ты иди, выпекай блины от меня подальше.

- Ма-аш!.. Я же по-доброму!.. Я же, может, только тебя тут и уважаю...

- Ладно, Вера, мне надо гримироваться.

Я была взбудоражена, тянуло глупо улыбаться и суетиться: боже мой! и люблю! и любима! и камень вернулся!.. А Бурелом-то!.. Он сейчас, наверное, тоже доволен. Не мог же он просто так, не рассчитав хода - как там сказала Мару-ся? - "нетонко" - подарить мне это платье. Должно быть, он удовлетворен моей реакцией. Нервничает, значит, переживает, значит, колеблется, значит, поражение близко - так, скорее всего, должен он размышлять. И я была уверена: именно так и размышляет.

На секунду настроение у меня испортилось: "поражение", "победа" - в чем они? Кто может поручиться, что в некоторых поражениях не могут таиться пути к победе?.. И снова я улыбнулась: отступал же Кутузов аж за Москву, а как потом Наполеон драпал!..

"Ну, блин, Наполеонша!.." - иронически усмехнулась я мысленно. И снова рассуждения мои привели меня к Черешкову: если Владимиру Михайловичу удалось избежать наказания за кражу - куда более дерзкую - моего камня, может, он, то есть Владимир Михайлович, способен и с Черешкова снять проклятие! Очень захотелось в это поверить. И я решила, что уж во всяком случае поговорю на эту тему с психиатром.

"Ну, блин, и вправду свихнулась - в заговоры поверила", - снова взыграла во мне самоирония. Но я понимала, что в данном случае она проснулась некстати: уж слишком много всего случилось со мной, что не оставляло места для прежнего, трезвого и рационального взгляда на суеверия.