Вторжение Бурелома - [17]

Перед сном воображение рисовало какие-то, льстящие мне картины нашего примирения, картины нашей любви. Потом - уже вполне трезво - подумалось о том, что не может это все быть концом: нам еще вместе две недели играть по две-три елки в день... А эти совместные выступления должны же будут возродить взаимную симпатию!.. Тут я сама себе усмехнулась: это не Льва следовало называть Фениксом; это мои чувства - выгорающие, казалось бы, дотла, и с таким упрямством возрождающиеся из пепелища - давали мне право носить имя этой неистребимой птички!..

Камень был спокойным, теплым. Если бы не камень, моя собственная интуиция, наверное, не сработала бы сегодня. И не было бы ссоры со Львом. Да нужен ли мне этот камень, в таком случае?! Он недовольно пошевелился. А я не стала додумывать эту мысль: и так не сплю слишком долго, завтра будет не собраться!..

А во сне я все еще скатывалась с горок и пригорков. И голос моего Алмазного Старика назидательно вещал: "Если уж приходится скатываться с горы, лучше знать правила, при которых возможность падения сводится к минимуму!.." "Боже, как умно!" - ядовито отвечала я. Но игнорируя меня, голос продолжал: "А уж если приходится падать, то следует уметь группироваться, чтобы к тому же минимуму свести печальные последствия падения..." С этим я не могла не согласиться...

VI

Проснулась я ДРУГОЙ. Те же руки, те же глаза, тот же, чуть вздернутый нос, те же волосы - все то же самое - но я была другой.

Одна моя школьная подруга рассказывала мне, что вот так же, как я сейчас, в одночасье, ощутила себя, осознала себя совершенно иной, повзрослевшей и помудревшей, сразу после кесарева сечения. Она так и говорила мне: "Просыпаюсь и чувствую - другая. Не знаю, хуже ли, лучше ли себя прежней, но другая... Знаешь, даже жутковато стало..." Подруга связывала эти перемены с тем, что ей влили литр чужой крови...

Я тогда подумала и высказала вслух, что переливание здесь ни при чем, что сам факт материнства должен же влиять на женщину, но сейчас я сомневалась в незыблемости моего утверждения. Потому хотя бы, что повидала матерей, которые нисколько не менялись с рождением ребенка.

С непреходящим чувством "другизма" я выполняла обычные свои утренние дела. Как никогда долго вглядывалась в зеркало, изучая свое отражение. В глазах, несмотря на поселившуюся в душе боль от размолвки со Львом, ни тоски, ни страдания не было, а была ирония, готовность посмеяться и над собой, и над своим страданием... "Наверное, я стала черствее..." - подумала я. Отвечать же себе не стала, понимала: это не так. Скорее даже наоборот: я стала чувствительнее, но одновременно - вот парадокс - более защищенной, потому что не каждому переживанию и не каждой возникающей эмоции могла уже придавать черты глобальной катастрофы...

Я стала сильнее, увереннее в себе. Что-то, отдаленно похожее на сегодняшнее мое состояние, я уже пережила полгода тому назад, когда Юрка меня бросил. Но все-таки нынешняя моя перемена была во много раз сильнее и кардинальнее."Я никому не позволю отобрать у себя то, что дорого мне, что должно составить мою жизнь", - думала я. Выплывающее при этом в памяти мутное лицо Бурелома, меня пугало, но не настолько, чтобы я побоялась отринуть что бы то ни было, что Бурелом попытается мне навязать. Впрочем, с язвительной интонацией подумалось мне, ничего, кроме машины, Бурелом мне пока что и не навязывает. А машина - это вовсе не так уж плохо!..

Позвонил Юрка. Сказал, что продиктует расписание елок. Я взяла ручку и дневник.

- Сразу же хочу спросить: ты не против, чтобы самую дорогую елку отыграть в пользу Сереги?

- Разумеется. Кстати, кто-нибудь уже был у него?

- Валентина вчера бегала. Там не пускают, так что она только передала ему послание и получила записку от него. А в справочном сказали, что можно передавать...

- Виноград, например, можно?.. - спросила я.

- Шутки твои, Мария, хороши своей невинностью. Итак, возвратимся к делу. Две елки мы даем благотворительные: у ученых и в детском доме. У ученых работаем из солидарности: нас вместе стараются изничтожить. И только вместе мы не дадим этого сделать.

- И с этим я тоже согласна.

Нет, просто поразительно: раньше я не верила в эту пресловутую чеховскую формулировку относительно дружбы мужчины и женщины. Еще полгода назад мне казалось, что я возненавидела Юрку до конца своих дней, а вот спустя всего полгода мне снова приятен и его голос, и он сам. Приятен до того, что в минуту растерянности я готова была возобновить с ним роман.

Когда расписание было продиктовано и разговор близился к завершению, Юрка, вроде бы невзначай, обронил:

- Ты встречалась вчера с Фениксом?

- Да, Юра, а что? - ответила я с внутренним напряжением.

- Да так, ничего. Ты, я надеюсь, не забыла о моем предупреждении и вела себя недотрогой?..

- Вот уж это, мой дорогой, тебя не касается...

- Маша, запомни, - очень серьезно сказал вдруг Юрка, - меня касалось, касается и будет касаться все, имеющее отношение к тебе. У нас с тобой не получилось. Но я не знаю человека талантливее тебя, я горжусь знакомством с тобой, и ты всегда можешь найти во мне опору... - пафос, с которым он произнес эти слова, поразил меня.