Второй закон - [11]

— Игорь Данилович, а если сейчас, к примеру, снова убийцу поймают — с ним так же поступят?

— Закон на этот счет выражен ясно. Статья 12 главы второй уголовного кодекса: "Наказанием за предумышленное либо непредумышленное убийство является смертная казнь. Способ казни выбирается на усмотрение судьи. Предпочтение отдается выполнению общественно полезных работ, ведущих к неизбежной смерти лица, выполняющего их". Вот так. Вы знаете, Виктор Андреевич, одну полезную работу, которая неизбежно приводит к смерти.

Ну да — выход за барьер. Никакие излучения не проникают сквозь него, а значит, коль и удастся выбросить наружу какой-нибудь прибор, он не передаст информацию обратно. Другое дело — живой человек. Если сможет выйти живым, то сможет и вернуться. Ударение на "если".

— Ну а если будут смягчающие обстоятельства?

Промчались над Голубым озером. Вся поверхность кипела, пар лежал рыхлым белесым покрывалом.

Лейтенант Комаровский очень внимательно поглядел на меня.

— Это какие, например?

— Ну, ревность, аффект.

— Не смешите. Мы что с вами, герои мелодрамы?

— Месть. Обидели близкого человека.

— Пусть укажут мне на обидчика — тому мало не покажется.

— Несчастный случай?

— Виктор Андреевич, наша жизнь здесь — вот несчастный случай. А убийство — это совсем другое.

— Самозащита?

— Дайте ему под дых. Сломайте руку. Каблуком по колену можно.

— А если из "железки"? В целях самообороны.

— Стреляйте в ногу или в брюхо, потом вызывайте скорую. За три минуты прилетят — починят.

— А если случайно в жизненно важный орган?

— Сердце и мозг — это семь процентов площади цели. Не попадайте в них случайно. Лучше не надо.

Под аэром развернулось бетонное поле порта, дружинник начал было снижение, но вдруг вновь забрал вверх.

— Виктор Андреевич, — очень тихо сказал Комаровский, — вы хороший человек. Уважаемый, умный. На корвете ходили… Сейчас я посажу аэр. Если вы уже убили кого-то, выйдите из кабины и сделайте так, чтобы ни один человек больше вас никогда не увидел. А если собираетесь убить, то выпейте сейчас коньяку, потом езжайте в Центр, найдите блондинку погрудастее и не слезайте с нее до утра. Это лучше убийства, поверьте.

Он протянул мне термофлягу. Я отвернул крышку и хлебнул.

— Никого я не убивал, Игорь Данилыч.

— Вот и славно, — сказал лейтенант и пошел на посадку.

Встретила меня лично Юлия Ивановна — директор термосной фабрики, пышная энергичная женщина лет сорока трех. Обеими руками схватила мою ладонь и потащила меня в недра сухогруза, на ходу сыпля скороговоркой:

— Миленький мой, вы же понимаете! Мы же как на иголках сидим, реактор же, там радиация, а если бахнет, ведь это же будет катастрофа! Витюша, ведь слава богу, что утром, а если бы ночью, а если бы ты спал и вызова не услышал? Это страх какой-то. И всего только на двадцать процентов, а он уже…

Слушать ее было приятно. Голос грудной, воркующий, а смысла в словах ни капли — все равно, что популярная музыка по радио.

Мы пробежали между корпусов и через шлюз влетели во чрево "Берестова". Термосная фабрика — крупное предприятие. Изначально занимала только внутренности транспортника, затем приросли четыре бетонных цеха, сооруженные впритирку к грузовым отсекам сухогруза. Питается все это от злополучного корабельного реактора.

В принципе, порыв у любезной Юлии Ивановны был благой, ведь в нашем городе не хватает практически всего, а особенно — термосов. Они нужны всегда и всем, и при этом редко живут дольше месяца. От горячих жидкостей внутренняя колба рано или поздно остывает до абсолютного нуля и крошится, от холодных — раскаляется и плавится. А хранить напитки, между тем, можно только в термосе, ведь вода холодней тридцати градусов — уже тепловой яд. Так что желание выпустить продукции побольше всесторонне позитивно и социально приемлемо… но не оправдывает издевательств над ни в чем не повинным реактором!

Когда мы оказались в машинном зале, я взглянул лишь на один показатель: температура коры — 290 градусов Цельсия. Разумеется, выше кипения воды. Но ниже кипения свинца, и это радует!

На такой случай я велел всегда держать наготове сто килограмм свинцового лома. По моей команде рабочие ссыпали его в резервуар, немного разогрели инфракрасными лампами, затем промыли под напором холодной водой. Разность температур быстро сделала дело — свинец отнял тепло у воды и расплавился. Разогрели до 400 градусов и влили в систему охлаждения. Сперва насосы не справлялись, но я добавил мощности, закачал немного раскаленного машинного масла для давления — и дело пошло. Кора начала остывать.

Юлия Ивановна с облегчением вздохнула и в очередной раз принялась благодарить. А я в очередной раз попытался пояснить ей, почему нельзя разгонять реактор больше, чем позволено мною. На корабле стоит обычный термоядерный силовой агрегат на основе водородного синтеза. Внутри тороидальной камеры — плазма с температурой в 9 миллионов Цельсия. Но сверхнапряженное поле отжимает ее от стенок, и корпус камеры со сверхпроводящими контурами (так называемая кора) греется только за счет индуктивных токов. Я ставлю мощность, при которой температура коры — 90 градусов. Тогда ее еще можно охлаждать кипящей водой. Но стоит разогреть корпус до ста Цельсия, как охлаждение станет неэффективным, и кора начнет накаляться дальше. Когда она превысит сотню, стоградусный кипяток в системе охлаждения будет отдавать реактору свое тепло и еще ускорит нагрев. Это и произошло сегодня. Если бы я не приказал слить воду из охлаждения, вполне возможно, фабрика уже взлетела бы на воздух.