Второй удар гонга. Врата судьбы - [100]

На столике в холле лежал объемистый пакет. Из столовой вышел Альберт.

— Это принес курьер, — сказал он. — Сегодня утром для вас, мадам.

— Интересно, что бы это могло быть, — сказала Таппенс, беря пакет в руки.

Вместе с Томми они прошли в гостиную. Таппенс развязала бечевку и сняла коричневую упаковочную бумагу.

— Похоже на альбом, — сообщила она. — Так мне кажется. А вот и записка. От миссис Гриффин.

Дорогая миссис Бересфорд!

С Вашей стороны было очень любезно принести мне именинный альбом. Мне доставило громадное удовольствие просмотреть его и вспомнить о многих людях, которых я знала в молодости. Человеческая память так коротка… Иногда мы помним только имена людей, а не их фамилии, а иногда — все наоборот. Недавно я наткнулась на этот альбом. Это не мой альбом — я думаю, что он когда-то принадлежал моей бабушке. Но в нем достаточно фотографий, и среди них, как я полагаю, есть парочка фото Паркинсонов, потому что моя бабушка их хорошо знала. Я подумала, что Вы захотите на них посмотреть, так как Вас так интересует история Вашего нынешнего дома и те, кто в нем когда-то жил. Мне альбом возвращать не надо, так как лично для меня, уверяю Вас, он не представляет никакой ценности.

В домах у людей обычно скапливается слишком много вещей, которые принадлежали их тетушкам и бабушкам. Например, недавно я нашла в ящике шкафа, который стоит в мезонине, несколько наборов иголок, которым уже много-много лет. Я смутно вспоминаю, что не моя бабушка, а бабушка моей бабушки имела привычку дарить горничным на Рождество наборы иголок, и я думаю, что она купила их на какой-то распродаже с прицелом на следующий год. Теперь они совершенно бесполезны. Иногда становится грустно, как подумаешь, сколько бесполезных потерь переживает человек.

— Фотоальбом, — сказала Таппенс. — Это может быть интересно. Садись рядом, давай смотреть.

Они уселись на софе. Альбом был типичным для давно ушедших дней. Большинство фотографий выцвели, но время от времени Таппенс узнавала места, которые соответствовали их нынешнему дому.

— Смотри — вот эта Обезьянья Ловушка. И — смотри-смотри — под ней стоит Любимая. А вот глициния и кортадерия. Мне кажется, что это какое-то чаепитие или что-то в этом роде. Смотри, сколько людей сидит вокруг стола в саду… И под ними подписаны их имена. Мейбл. Совсем страшненькая. А это кто?

— Чарльз, — прочитал Томми. — Чарльз и Эдмунд. Кажется, они играли в теннис — у них в руках теннисные ракетки довольно странного вида. А вот Уильям, кем бы он ни был, и майор Коутс.

— А здесь… Томми, посмотри же, ведь это Мэри.

— Точно. Мэри Джордан. И это же написано под изображением.

— Интересно, кто их фотографировал?

— Может быть, тот фотограф, о котором говорил Исаак. Тот, что из местной деревни. Наверное, у него сохранились старые негативы… Надо будет как-нибудь наведаться к нему.

Томми отодвинул от себя альбом и стал распечатывать письмо, которое пришло с дневной почтой.

— Что-нибудь важное? — поинтересовалась Таппенс. — Здесь три письма. Два — это счета, и так понятно. А вот это, то, которое у тебя, оно выглядит совсем по-другому. Так оно важное? — повторила она свой вопрос.

— Может быть, — ответил Томми. — Завтра мне опять придется поехать в Лондон.

— В свои обычные комитеты?

— Не совсем, — сказал Бересфорд. — Мне надо кое с кем встретиться. И даже не в Лондоне, а под Лондоном. Кажется, где-то в направлении Харроу.

— Что? — переспросила Таппенс. — Ты ничего мне об этом не рассказывал.

— Я должен встретиться с человеком, которого зовут полковник Пайкэвей[62].

— Ну и имечко, — заметила Таппенс.

— Да уж, немного необычное.

— А я его уже слышала? — спросила миссис Бересфорд.

— Возможно, что я пару раз упоминал его в твоем присутствии. Он живет в атмосфере постоянного дыма. У тебя, случайно, нет пастилок от кашля?

— Пастилок от кашля? Не знаю. Кажется, есть. У меня осталась пачка с прошлой зимы. Но ведь у тебя нет кашля — я, по крайней мере, его не заметила.

— Правильно, но если я встречусь с Пайкэвеем, то он появится. Насколько я помню, достаточно пару раз вдохнуть воздух у него в кабинете, и кашель тут как тут. Ты можешь сколько угодно с надеждой смотреть на окна, но Пайкэвей не понимает таких намеков.

— А почему он хочет с тобой встретиться?

— Не имею ни малейшего понятия, но он упоминает Робинсона.

— Что? Того желтолицего? С толстой физиономией и окруженного тайнами?

— Именно его, — подтвердил Томми.

— Ладно, — согласилась Таппенс. — Может быть, то, чем мы сейчас занимаемся, — это тоже тайна.

— Маловероятно, принимая во внимание, когда это все произошло — не важно, что именно. Годы и годы назад — даже Исаак не может ничего вспомнить.

— «У новых грехов длинные тени», — сказала Таппенс, — я имею в виду поговорку. Хотя, по-моему, я опять ошиблась: «У новых грехов старые тени»? Или все-таки: «Ничто на земле не проходит бесследно»?

— Не помню, но мне кажется, что ни одна не подходит, — ответил Томми.

— Вечером я схожу и поговорю с фотографом. Хочешь со мной?

— Нет, — ответил Томми. — Я думаю пойти искупаться.

— Искупаться? На улице дико холодно.

— Ничего страшного. Я чувствую, что мне необходимо немного охладиться, встряхнуться и избавиться от ощущения этой паутины, остатки которой, как мне кажется, опутывают меня с ног до головы.