Второй сон - [9]

Часы в коридоре показывали самое начало седьмого. С кухни доносился звон горшков и кастрюль.

— Доброе утро! — крикнул он и прошел в гостиную, где его уже ждал накрытый к завтраку стол.

Окно комнаты выходило прямо на тележную колею, которая служила главной улицей деревни. Женщина осторожно несла на голове массивный кувшин — по всей видимости, ходила за водой к общественному колодцу. Мужчина в халате вел за собой мула. Они обменялись приветствиями и дальше пошли вместе. Фэйрфакс провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду.

За спиной у него послышался шум, и он обернулся. Молодая женщина ставила на стол тарелку. Он даже не слышал, как она вошла. Почему-то он представлял себе племянницу миссис Бадд ничем не примечательной деревенской тетехой. Но она оказалась тоненькой, с бледным правильным лицом, большими голубыми глазами и перехваченными голубой ленточкой пышными черными волосами, которые подчеркивали ее длинную нежную шею. На ней было траурное одеяние, делавшее ее облик еще более ослепительным, и Фэйрфакс забеспокоился: не слишком ли он на нее засмотрелся? Придя в себя после некоторого замешательства, он преувеличенно бодрым тоном произнес:

— Доброе утро! Вы, должно быть, Роуз? Поистине луч солнца в непогожий день!

Девушка оглянулась и, не сказав ни слова, ретировалась.

Когда стало понятно, что возвращаться она не собирается, Фэйрфакс сел за стол и уныло уставился на тарелку с холодной бараниной и сыром. Какая трагедия — обладать пылкой натурой, не имея никакой возможности дать ей выход! Как следствие, у него не было ни сноровки, ни опыта в общении с женщинами. В соборе его окружали одни мужчины: целомудрие было главным ограничением, налагаемым на священнослужителей. В глубине души он сожалел об этом запрете, но прикладывал все усилия к тому, чтобы соблюдать его, и ни разу не усомнился в его необходимости. И все же говорили, что до Апокалипсиса большинство священников в Англии были женаты, а в последние десятилетия женщинам даже дозволялось совершать службы! Наверняка это кощунство стало не последней причиной, по которой на мир обрушился гнев Божий.

Дверь снова распахнулась, и Фэйрфакс поспешно обернулся в надежде загладить свою промашку. Однако это была всего лишь Агнес, которая принесла чайник.

— Доброе утро, преподобный отец.

— Доброе утро, миссис Бадд.

— Чайку выпьете? Отец Лэйси предпочитал корнский, но у нас есть и горный, коли пожелаете.

— Корнский меня вполне устроит. — Он стал смотреть, как Агнес осторожно наливает чай в чашу, одной рукой обхватив ручку чайника, а другой придерживая крышку. — Боюсь, я невольно напугал вашу племянницу.

— О, не обращайте на нее внимания. Она робкая, как олененок.

— И тем не менее я был бы рад поговорить с ней. О печальных переменах в ее жизни.

— Вот чего не выйдет, того не выйдет.

— Это почему же?

— Она не говорит.

— Что, совсем?

— Да, она немая от рождения.

Теперь ему стало еще более неловко за свою бестактность.

— Печально это слышать.

— На все Божья воля, преподобный отец.

— И сколько же ей лет?

— Восемнадцать.

Когда Агнес удалилась, он обхватил обеими руками чашу с чаем и попытался представить, что станет с бедной девушкой после того, как она лишится крова. Вернется к родным? Примут ли они ее обратно? Немую, скорее всего, будет непросто выдать замуж, несмотря на ее внешность. Может, все-таки попросить епископа, чтобы приход отдали ему? Фэйрфакс представил, как они втроем будут жить в этом доме. Мало-помалу он своей добротой завоюет ее доверие. Быть может, долгими зимними вечерами они вместе смогут побороть ее недуг. А он, ежедневно, ежечасно смиряя плоть и противостоя искусу, сможет стать ближе к Богу. Разве такая жизнь настолько уж плоха?

К тому времени, когда чай был допит, Фэйрфакс почти убедил себя в том, что в его судьбе должен произойти этот невероятный — можно даже сказать, отмеченный подвижничеством, — поворот, и, обнаружив, что у него не на шутку разыгрался аппетит, набросился на завтрак.

Он принес из кабинета сумку, плотно закрыл дверь, перекрестился и вернулся в гостиную, чтобы дописать свою речь. После открытий, совершенных им между первым и вторым сном, это стало куда более сложной задачей, и следующие два часа он провел в попытках увязать учение Церкви с тем, что узнал об отце Лэйси. Он грел руки своим дыханием. Выкуривал трубку за трубкой. Время от времени он прерывался, чтобы выглянуть в окно. Светлее за ним не становилось. Наоборот, становилось темнее. В конце концов пошел дождь — не вчерашняя морось, больше похожая на водяную дымку, а натуральный ливень, который барабанил по крыше и превращался в водопады, перехлестывавшие через края водосточных желобов.

Агнес все утро сновала между кухней и церковью с тарелками в руках. В конце концов она принесла ему свечу. Вдруг издалека донесся глухой рокот, раскатившийся по всей долине.

Фэйрфакс вскинул голову:

— Гром?

— Да откуда ж взяться грому без молнии, преподобный отец. Это в каменоломне что-то взрывают.

— В такую непогоду?

Экономка ничего не ответила. Взгляд ее был прикован к чему-то за окном. Из боковой калитки в кладбищенской ограде выходили пятеро мужчин, пригибая головы в капюшонах, чтобы защититься от дождя. Четверо, одетые в темные воскресные костюмы, явно чувствовали себя не в своей тарелке; на пятом был красный стихарь алтарника. Они торопливо пересекли дорожку и двинулись по направлению к дому.