Второй сон - [6]

Кабинет оказался более тесным и захламленным, чем гостиная. Агнес внесла две сальные свечи, поставив одну на краю письменного стола. Растопленный жир шипел и потрескивал. Желтое пламя осветило диван с тонкой подушкой и стеганым одеялом: без сомнения, его сшила экономка, работая нескончаемыми зимними вечерами. В полумраке, там, куда не дотягивался свет, Фэйрфакс различил смутные очертания заставленных книгами полок, бумаг, украшений. Шторы были уже задернуты.

— Надеюсь, вам будет удобно. Там наверху всего две комнаты. В одной живем мы с Роуз, а в другой лежит преподобный отец. Конечно, — добавила она, — ежели хотите, так можно переставить гроб на пол.

— Нет-нет, — поспешно заверил он экономку. — Кабинет меня более чем устраивает. Это же всего на одну ночь. — Фэйрфакс опустился на диван. Тот оказался жестким и твердым. Фэйрфакс улыбнулся. — Я так устал, что, клянусь, заснул бы даже стоя. Храни вас Бог, миссис Бадд.

— И вас, преподобный отец.

Экономка удалилась. Заскрежетал засов — она заперла входную дверь, затем под ее ногами заскрипели ступени лестницы, что вела наверх. Фэйрфакс различил ее шаги у себя над головой. Он произнес молитву («Тебе, Господь, вверяю…») и улегся на диван. Однако не прошло и минуты, как он снова сел. По меньшей мере кварта крепкого эля давила на мочевой пузырь, и он испытывал настоятельную потребность облегчиться. Он пошарил рукой под диваном в поисках ночного горшка, но обнаружил лишь клубы пыли.

Взяв со столика свечу, он вышел в коридор. Его башмаки стояли у входной двери. Он подхватил их и на цыпочках двинулся мимо гостиной и кабинета вглубь дома. В кухне стоял теплый хлебный дух. Под муслиновыми тряпицами угадывались очертания разнообразных блюд, которые Агнес, по всей видимости, наготовила для поминок. Фэйрфакс уселся на стул у задней двери и принялся натягивать башмаки.

За дверью царили непроницаемая темнота и полная тишина. У него, привыкшего к ежечасному колокольному звону и огням большого города, к ночным бдениям и топоту ног, к гомону моряков в доках, удиравших от обходящих город дозором шерифов, от этой пустоты чуть было не закружилась голова, как будто он вдруг очутился на краю вечности.

Земля же была безвидна и пуста, и тьма была над бездною[2].

Пытаться найти уборную было гиблым делом. Фэйрфакс сделал несколько осторожных шагов, поставил подсвечник во влажную траву, задрал сутану, спустил подштанники и, расставив ноги, принялся орошать неведомо что. Журчание крепкой струи — ритмичное и недвусмысленное — наверняка было слышно на другом конце долины, не говоря уже о втором этаже дома: ему представилось, как Агнес и Роуз в ужасе съеживаются в своей комнате. И вновь он с огромным трудом удержался от смеха.

Фэйрфакс стряхнул последние капли, привел в порядок одежду, поднял с земли свечу и, пошатываясь, двинулся обратно к двери. Дерево было таким же старым, как и сам дом, но замок — это бросалось в глаза — выглядел новеньким, как и замок на парадной двери. Подобно многим горожанам, Фэйрфакс пребывал в романтической убежденности, что в деревне никто и никогда не запирает дверей. По всей видимости, здесь, в Эддикотт-Сент-Джордже, придерживались иных взглядов.

Он вернулся в кабинет, снял сутану, рухнул на диван и мгновенно уснул.

Что-то разбудило его. Он не мог понять, что именно. В комнате стояла такая темень, что глаза можно было не открывать — все равно никакой разницы. Ощущение, как будто он ослеп или оказался похоронен заживо. Если свеча догорела, значит прошло уже несколько часов, и тело, по обыкновению, разбудило его после первого сна.

Ему показалось, что он слышит мужской голос, бормочущий что-то неразборчивое. Он напряг слух. Последовала пауза, затем голос раздался снова. Фэйрфакс приподнялся на локте. Теперь к первому голосу присоединился второй. Двое мужчин о чем-то разговаривали на распевном местном диалекте со всеми этими «ежели» и «коли», негромко, неотчетливо, почти напевно — так гудят пчелы. Они стояли прямо у него под окном.

Он встал с дивана и некоторое время стоял, покачиваясь, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. Потом осторожно двинулся вперед и немедленно ударился коленом о край стола. Он чуть не выругался, но быстро захлопнул рот, потер ушибленное колено, затем вытянул руку и принялся ощупью продвигаться вдоль стены, пока не коснулся материи. Он погрузил в нее пальцы, точно слепой крот, нащупывая щель, раздвинул занавеси, провел ладонями по маленьким ромбикам холодного стекла, нащупал ручку, открыл окно и высунул голову.

Разговаривавшие уже ушли. В темноте, справа и чуть ниже окна, покачивались два фонаря. Судя по всему, окно выходило в переулок, тянувшийся вдоль стены дома в направлении церкви. За двумя фонарями виднелись другие, более тусклые огни: одни двигались, другие нет. Вдалеке залаяла собака. Потом прогремели колеса телеги.

Над головой у него заскрипели половицы. Он закрыл окно и все так же ощупью двинулся по комнате к двери. Распахнул он ее ровно в тот миг, когда на нижней ступеньке лестницы показалась Агнес. В руке она держала свечу. Волосы ее были намотаны на папильотки. Поверх ночной сорочки было накинуто уличное пальто — при виде священника она немедленно запахнула его поплотнее.