В общем, вытаращил я зенки, а когда увидел, кто со мной говорит, то едва не грохнулся в обморок. Потому что это был не кто иной, как моя мама, Надежда Михайловна. И вообще я находился в нашей коммунальной квартире, в которой мы жили до 1981 года, пока матери не выделили от типографии, где она работала линотиписткой, отдельную квартиру в новом доме на Западной поляне, в самой высокой точке города, где с одной стороны надвигались новостройки, а с другой зеленел чуть ли не девственный лес.
А сейчас, если принять во внимание реальность ситуации, мы находимся в коммуналке, и нашими соседями в такой же однокомнатной квартире являются тётя Маша Тикуняева, её 3-летний сын Андрюшка, которого она понесла на старости лет (то бишь уже за тридцать) неизвестно от кого, и недавно «откинувшийся» брат тёти Маши – дядя Вова. Мужик он был тихий, пока не выпьет, да ещё и туберкулёзник. Болезнь лёгких он получил как раз на зоне, где провёл семь лет за ограбление сельского магазина. Милиция его повязала по горячим следам, когда он лежал в своей хибаре на отшибе села, упившись ворованной водкой. По выходу из мест заключения пару месяцев назад в село дядя Вова не вернулся, а перебрался к сестре. Насколько я помнил, загнётся он где-тио через год как раз по причине развалившихся лёгких. Уже в больничке, где лечить его будет поздно, либо доктора просто не захотят напрягаться ради бывшего уголовника. Сплавить бы его сейчас на принудительное лечение, чтобы не подвергал жильцов квартиры опасности.
Конечно, надо было заявить куда надо, но мама в силу природной скромности этого не сделала, а может, и побаивалась соседа. В прошлой жизни пронесло, не заразились, в этот – ещё неизвестно, как получится. Ну на фиг эту «русскую рулетку», сам отправлю анонимку в местный Минздрав. И ещё в кое-какие органы, так как подозреваю, что дядя Вова проживает здесь, не имея прописки. Да ещё и тунеядец. Сестра, работая на мебельной фабрике, вынуждена и себя с сыном содержать, и ещё этого лоботряса. Насколько я помнил, тот до самой смерти после выхода с зоны так ни дня нигде и не работал.
Несмотря на русские имена, все трое – ярко-выраженные татары. Мама поддерживала с тётей Машей нормальные отношения, но, когда появился дядя Вова, стала их семейство сторониться, начала убирать с общей кухни посуду, а на плите без присмотра старалась ничего не оставлять, так как однажды увидела, как в нашу сковородку с жареной картошкой, оставшейся на утро, заглядывает сосед-туберкулёзник. Вот такое у меня было детство, единственного сына своей матери, обожавшего читать книги, а впоследствии, как выяснилось, ещё и писать.
Да ну нет, какая на фиг реальность, наверное, сон, подумал я в надежде как-то объяснить сей феномен. Не мог же я, в самом деле, угодить в прошлое, как герои моих книг! Одно дело – безграничная фантазия писателя, и совсем другое – происходящее наяву, ведь всё в этом мире подчиняется законам физики, а физическое тело не может перемещаться во времени. Или… Я вскочил и кинулся к трюмо. Блин, физическое не может, а вот душа, или что там внутри нас, оказывается, может, так как из зеркала на меня смотрел я, только моложе лет на сорок. Я даже ущипнул себя за руку и ойкнул от боли.
– Макс, что с тобой? Ты не заболел?
Мама тревожно поглядела на меня, потом подошла и приложилась губами к моему лбу.
– Вроде температуры нет.
А я смотрел на неё, и чувствовал, как у меня в носу начинает щипать, а взгляд становится размытым от выступивших слёз. Мамы не стало в 90-м, работа со свинцом привела к онкологии, которую обнаружили уже на 4-й стадии. Я помнил последние месяцы её жизни, как она мучилась от болей в желудке, а я бегал с рецептами, доставая всеми правдами и неправдами проклятый наркотик. Как раз в это время и у бабушки случился инсульт, после которого она прожила ещё год, и мне пришлось оформить её в Дом престарелых. А маленькая жилплощадь бабушки, где одному было не повернуться, осталась государству. Позже один нотариус мне объяснил, что можно было провернуть вариант с временной пропиской, но я по молодости и легкомыслию до такого не додумался.
Да и бог с ней, с этой норкой на 5 этаже «хрущёвки». Жить мне было где, а на пропитание я себе всегда мог заработать.
– Максим, да что с тобой такое?!
– Нет, ничего, мама, всё нормально, – сказал я, хлюпнув носом. – Просто… Просто тебе нужно поменять работу.
– Поменять работу?! Да что ты такое говоришь, Макс?! А жить мы на что будем? Мне и так иногда приходится в две смены работать, чтобы…
Мама прикусила нижнюю губу, и в этот момент показалась мне такой красивой, что меня едва снова не пробило на слёзы.
– А очередь на квартиру? Ты об этом подумал? – выдала она решающий аргумент. – Я уже нажилась в коммуналках, хочется отдельную жилплощадь со всеми удобствами.
– Мама, ты понимаешь, что пары свинца разъедают твой организм изнутри? Ты сама рассказывал, что у вас наборщику почти весь желудок вырезали, ты тоже хочешь подобной участи?
– Тьфу на тебя! – в сердцах махнула она рукой. – Накаркаешь ещё… Если здоровый, то давай-ка бери таз и пойдём вешать бельё. Я там твой костюм и белую рубашку постирала, завтра утром выглажу, пойдёшь в своё училище нарядный. Только трико надень, не в трусах же и майке на улице красоваться собираешься.
