Все обернулись в мою сторону, и я невольно почувствовал, как начинаю краснеть. Причём и от злости тоже.
– Вы все прекрасно знаете, о ком речь, – с наигранной грустью в голосе продолжил Игорь Михайлович. – Варченко, поднимись, пожалуйста.
Да ладно! Он что, из этой херни собрался раздувать костёр мировой революции? Я всё же встал, но тут же перешёл в наступление.
– Простите, Игорь Михайлович, но что это вы тут за судилище устроили? Я что, нарушил какой-то закон? Так покажите мне то место в Конституции или Уголовном кодексе, где чёрным по белому написано, что гражданам СССР запрещается фотографироваться в обмен на синтезаторы. Уверен, вы ничего подобного не найдёте. А синтезатор мне нужен для работы, вы сами заметили, что я ещё и песни сочиняю, которые исполняют в том числе Пугачёва и Ротару. Вот у вас какое орудие труда? Пишущая машинка, чтобы отчёты наверх отправлять? А у меня таковым станет синтезатор, на нём будут писаться песни, которые мы услышим в том числе и на правительственных концертах. И молодежь эти песни будет петь! Или вы, товарищ Волков, за то, чтобы наша молодежь только западную музыку слушала?
Да уж, не ожидал он такой отповеди. Не знает, что и сказать, а я добавляю:
– И ещё… Я фотографировался в форме сборной СССР, почему мы не можем прорекламировать советский спорт в Японии?
Не дожидаясь разрешения, я сел, скрестил руки на груди и, набычивавшись, стал пялиться в окно, на проносящиеся мимо «Тойоты», «Мицубиси», «Хонды» и прочий японский автотранспорт. Никак не привыкну к левостороннему движению. Хоть бы уже поехали, наконец, сколько можно стоять?!
– Варченко, я что-то не понял… Что это сейчас такое было? Очень умный, что ли, не все мозги ещё отбили? И, по-моему, я не разрешал тебе садиться.
– Товарищ Волков, я не на уроке, а вы не мой учитель, чтобы стоять перед вами навытяжку. И насчёт ума… Чем известен Игорь Михайлович Волков? Нет, никто не знает ни композитора такого, ни писателя, ни даже боксёра. А кто такой Максим Борисович Варченко, надеюсь, не нужно лишний раз объяснять? Так у кого мозги лучше варят?
В автобусе наступила почти мёртвая тишина, если не считать шума проносящихся мимо машин. Лицо Волкова пошло красными пятнами, чувствовалось, что он сдерживается из последних сил, чтобы не сорваться. Да пусть орёт сколько влезет, пусть докладные в Союз катает, не страшно. С кулаками точно не полезет, не по статусу, да и знает, что может прилететь нехилая ответочка.
– Максим, ты это, давай прекращай тут, – пробормотал выглядевший донельзя смущённым и растерянным Чеботарёв.
– Да-а, Александр Александрович, распустили вы своих подопечных, – негромко, но с угрозой в голосе произнёс Игорь Михайлович. – Ой, аукнется вам это всё… А знаете что, мне кажется, что Варченко недостоин представлять Советский Союз на этих соревнованиях. Своим поведением он порочит высокое звание советского спортсмена.
– Что вы имеете в виду, Игорь Михайлович? – напрягся тренер.
– А то и имею, что Варченко снимается с полуфинала. А дальше докладная о его поведении и вашем разгильдяйстве, товарищ Чеботарёв, ляжет на стол председателя Госкомспорта товарища Павлова.
Снова повисла пауза. Теперь уже моё лицо полыхало, я начал привставать с места, чтобы, оказавшись на одном уровне с Волковым, выдать ему всё, что я о нём думаю. Но меня опередил Сан Саныч.
– Товарищ Волков, снимать спортсмена с турнира не входит в вашу компетенцию. А я Варченко снимать не буду, он претендует на медаль высшего достоинства. В тот момент, когда мы боремся с американцами за победу в командном зачёте, такие действия я считаю недопустимыми.
– Вот оно как, – протянул Волков, – заодно, значит… Ну ладно, вы ещё пожалеете.
Больше за всю дорогу до Дворца спорта он не произнёс ни слова, но все буквально ощущали исходящие от него волны негатива. Такой тип и впрямь способен подгадить, докладную в Союз отправит – это к гадалке не ходи. Надеюсь, до финала, если я до него доберусь, меня с турнира ни одна сволочь не снимет.
В общем, испортил этот чудак на букву «м» настроение перед полуфиналом, наверное, поэтому я на первый раунд вышел таким разобранным и проиграл его вчистую.
– Макс, соберись! – требовал от меня в перерыве Саныч. – Ну он же ничего из себя не представляет, у него корявая техника! Забудь ты наконец про этого Волкова, ну же, соберись!
Я бы не сказал, что рыжий и веснушчатый шотландец ничего из себя не представляет. Коренастый, плотно сбитый, он предпочитал ближнюю дистанцию и фронтальную стойку, крепко и часто бил с обеих рук. Но в целом, конечно, парень техникой не блистал, кроме этой манеры ведения боя ничего оригинального мне не предложил.
Ладно, и впрямь пора бы уже взять себя в руки. Я встряхнул головой, изгоняя прочь лишние мысли, и постарался сосредоточиться исключительно на поединке. Раз уж соперник предпочитает ближнюю дистанцию, будем порхать, как бабочка, и жалить, как пчела. Не зря же я столько времени посвящал скакалке!
Соперник не ожидал от меня такой резкой перемены, и оказался к этому явно не готов. К концу второго раунда я его так извозил, что он едва держался на ногах, да ещё и нокдаун схлопотал. А в начале заключительной трёхминутки после второго нокдауна бой был остановлен за явным преимуществом. Ну, надеюсь, понятно, кого.
