— Небось стишки накропал? Ан нет, папочка пухленькая, похоже, целую повесть или вообще роман. Поди ещё и шариковой ручкой писал?
Со стороны женщин помоложе раздались язвительные смешки, а я стоял и медленно наливался злобой. Вот ведь паскуды, смешно им, словно я не начинающий писатель, а какой-то скоморох с ярмарки.
— Товарищи, ну хватит уже, — подала голос из угла пожилая, полная тётка с шалью на плечах. — Вас как зовут, молодой человек?
— Максим.
— Давайте сюда свою рукопись, Максим. А рекомендация есть?
— Вот…
— Катков какой-то, — пробормотала она, пробежав глазами бумагу и прикрепляя её скрепкой с внутренней стороны обложки папки. — Хорошо, присядьте пока.
Пока она глядела первые страницы рукописи, я сидел рядом, стараясь не обращать внимания на всё ещё раздающиеся за моей спиной смешки. По мере того, как всё более удивлённо приподнимались брови читательницы, смешки начали стихать, переходя в перешёптывания. Наконец, явно с неохотой, женщина сотрудница отдела оторвалась от чтения и подняла на меня удивлённо-подозрительный взгляд:
— Максим, скажите, пожалуйста, а кто это написал?
Я мысленно вздохнул, а вслух произнёс:
— Там же на первой страничке написано под заголовком, что автор Максим Варченко. Если что — я не Максим Максимович, это не мой отец написал, а я собственной рукой… вернее, собственными руками напечатал на машинке.
— Хм, э-э-э, — растерялась женщина, рыская взглядом по сторонам, словно в поисках поддержки. — И долго вы это писали?
— Долго, почти три месяца.
— И это ты называешь долго?! — воскликнул со своего места тот самый тип, что стебался надо мной несколько минут назад. — Да у нас писатели годами книгу пишут, а потом ещё столько же в очереди на публикацию стоят.
Он встал, подошёл к нам и протянул руку к папке:
— Изольда Генриховна, позволите?
— Почитай, Павлуша, тебе тоже, надеюсь, будет интересно.
После чего вернулся за свой стол, углубившись в чтение. Ха, для писателя будущего, работающего за компьютером, три месяца и в самом деле достаточно долгий срок. Вспомнить хотя бы моего коллегу из Саратова, тот выдавал по роману в месяц, а то и быстрее управлялся. Лет за десять, как он ощутил в себе писательский порыв, написал почти семьдесят книг. Вот это я понимаю, скорость… При этом обвинить его в графоманстве язык не поворачивался, я сам не без удовольствия читал эти книги. А тут отсутствие компьютера вносит свои коррективы, на машинке печатать гораздо дольше и неудобнее.
— И давно вы пишете, юноша? — продолжила свой допрос Изольда Генриховна.
— Ну как… В седьмом классе рассказик написал в тетрадке, а после этого ничего. И тут, как начался учебный год, меня словно обухом по голове — приспичило написать роман. И сюжет словно сам собой родился.
— Судя по аннотации, книга должна быть достаточно интересной, и слог у вас вполне, я бы сказала, сформировавшийся, даже, быть может, проглядывает собственный почерк… Но ведь тут имеется одна небольшая, но очень вредная закавыка.
Она сделала паузу, надеясь, видимо, что я поинтересуюсь, в чём именно закавыка заключается, но, так и не дождавшись от меня вопроса, продолжила:
— Вы ведь в свои пятнадцать не член Союза писателей РСФСР?
— Пока нет, — мотнул я головой.
— Вот видите, а мы публикуем в подавляющем преимуществе тех, кто состоит в СП…
— А что, Пушкин, Тургенев, Гоголь или Толстой состояли в каких-то Союзах? — немного невежливо перебил я собеседницу. — По-моему, максимум, во что они объединялись — это литературные кружки, и публиковали их отнюдь не за то, что они где-то состояли, а за талант.
— Гляди-ка, а нашего юного писателя голыми руками не возьмёшь, — хмыкнул Павлуша.
— Вы мне не дали договорить, молодой человек, — покосившись на Павлушу, с долей обиды буркнула Изольда Генриховна. — А я хотела сказать, что за редким исключением иногда и не член Союза может написать очень неплохую работу, а порой даже гениальную. Но для начала желательно закончить хотя бы Высшие литературные курсы, я уж не говорю о Литинституте. Хорошо, что у вас хотя бы рекомендация имеется, правда, почему-то не заверенная печатью местного отделения Союза писателей, и из-за этого может оказаться пустышкой. Если хотите, мы зарегистрируем вашу рукопись, и при очень большой доли везения она даже может оказаться на столе у главного редактора, но увидит ли она свет, учитывая, что вы пока ещё школьник…
— Я в железнодорожном училище учусь.
— Ого, будущий пролетарий, — снова оторвался от чтения Павлуша. — И как ты собираешься совмещать работу и литературу?
— Никак, я собираюсь писать книги, не отвлекаясь ни на что другое. Разве что на музыку и бокс, которыми сейчас также занимаюсь.
— Какая разносторонняя личность, — добавила сидевшая по соседству с Павлушей женщина средних лет. — Может быть, молодого человека ждёт блестящая писательская карьера, и мы ещё будем годы спустя с гордостью вспоминать, что он к нам первым пришёл со своим романом.
— Всё возможно, — с вполне серьёзным видом согласилась Изольда Генриховна. — Давайте мы с вами, Максим, поступим следующим образом… Я регистрирую вашу рукопись, знакомлюсь с ней, и если она и впрямь неплоха, то кладу на стол главному редактору. А вы пока напишите, как с вами можно связаться, на какой адрес в случае чего высылать бандероль с рукописью, если её забракуют.
