Второй Саладин - [76]
– Правильно, – поддержал Роберто, – давай пристрели этих козлов.
– Не дело это, палить в кого попало, – наставительно сказал Тревитт.
Но мысли его начали крутиться вокруг пистолета. Без оружия он туда уж точно не сунется. Плохонькая старушка «беретта», которой небось лет пятьдесят, была ветераншей абиссинской кампании, а он – разве что ветераном нескольких библиотек.
– Тебе лучше бы действовать побыстрее, приятель.
– Да знаю я, знаю, – буркнул Тревитт, которому не хотелось действовать вообще, не говоря уж о том, чтобы действовать побыстрее. – Может быть, стоит выждать, – сказал он сквозь невесть откуда взявшийся комок слизи в горле.
Оба парнишки уставились на него. Господи, и как же его вообще угораздило ввязаться в это безумие с допотопным пистолетом и двумя молокососами в качестве помощников?
– Ладно, ладно, – сдался он.
– Тебе лучше бы действовать, приятель, – повторил Роберто.
Из дома донесся чей-то вопль. Они едва его расслышали.
Тревитт потянулся к пистолету и обнаружил, что тот болтается за поясом где-то в районе поясницы. Он двумя пальцами вытащил оружие из штанов и тупо уставился на «беретту», всю в смазке, уродливую и неуклюжую. Он не мог вспомнить, взведен курок или нет. В голове было пусто.
– Наверное, кого-то только что убили, – заявил Роберто.
Тревитт наконец-то вспомнил принцип действия автоматического пистолета и с маслянистым щелчком передернул затвор, отводя ударник. Из магазина выкатился нетронутый патрон. Черт, он все-таки был взведен. Роберто передал ему патрон.
Тревитт вытащил магазин и вернул патрон на место. Потом вставил магазин обратно и защелкнул его. Он вылез из машины и немного постоял на трясущихся ногах, пытаясь изобрести какой-нибудь план. Но чем больше он раздумывал, тем сильнее нервничал и, в конце концов, просто бросился к лачуге, держась точно на линии угла, чтобы его не заметили из окон. Он пригибался, как делали в фильмах, и подошвы его туфель постоянно скользили по грязи. Наконец, он добрался до домика и на миг задержался перед дверью. До него доносились приглушенные крики боли. Кого-то явно молотили на совесть. Но он не мог сдвинуться с места, словно примерз к земле, его украшенные кисточками мокасины будто срослись с самой планетой. Парнишки тоже выбрались из машины и смотрели на него.
В конце концов Тревитт толкнул дверь плечом. Она не шелохнулась. Он снова налег, на этот раз сильнее – безрезультатно. В доме кто-то кого-то избивал.
«А, пропади все пропадом!» – подумал он.
Эти слова точно освободили его. Они вдохнули в него ярость и мужество. Он согнул одну ногу, а второй с размаху саданул по двери, и она распахнулась.
Их оказалось двое, как и сказал Роберто. Тревитт не заметил, когда он успел выстрелить из пистолета – он не почувствовал отдачи, не услышал щелчка, – но, должно быть, все-таки выстрелил, потому что один из них плюхнулся на пол с выражением полного ужаса на лице, глупо разинув рот, выкатив глаза и прижав руки к животу. Второй быстро оправился от потрясения, вызванного появлением на пороге желтого призрака в лице Тревитта, и попытался выхватить из-за пояса собственный пистолет. Но Тревитт целился в него из своей «беретты» с расстояния четырех футов и дико орал: «Руки вверх!» Глаза у него были вытаращены, на лбу вздулись вены, и, должно быть, его унизительный страх каким-то образом передался и мексиканцу, потому что тот поспешно вскинул руки.
– Не двигаться! Я сказал, не двигаться! – скомандовал Тревитт.
Но мексиканец не подчинился. Он улыбнулся и помахал руками, чтобы показать, что в них ничего нет, и подошел к своему товарищу.
– Не двигаться. Ни с места, черт бы тебя побрал, – крикнул Тревитт. – Я не шучу, я буду стрелять.
Он так и представлял себе, как пуля входит мексиканцу в затылок.
Мексиканец снова улыбнулся, продолжая помахивать руками в доказательство своей безобидности, и склонился, чтобы поднять незадачливого дружка с пола.
– Убей его! – завопил кто-то.
– Не двигаться! Черт тебя дери, не двигаться! – кричал Тревитт.
Парочка попятилась к двери.
– Убей их! Пристрели обоих!
Над темным смазанным пятном пистолета белело лицо мексиканца. Их разделяло не более пяти футов. Поверх белой рубахи на нем был грязный полотняный пиджак. Ему не мешало бы побриться. На шее просвечивали вены. Один зуб во рту потемнел.
– Убей их! Убей! – послышалась команда. – Стреляй!
– Ни с места, – приказал Тревитт. – Черт побери, я буду…
Он выстрелил – в потолок, – чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений. Мексиканец лишь оцепенело посмотрел на него – ему тоже было страшно, Тревитт видел это по его расширенным зрачкам, по безумной ухмылке, в которую растягивались губы, – но все так же продолжал толкать своего раненого товарища к двери. Пока не добрался до нее.
Тревитт держал фигурки беглецов на мушке, пока те трусили по склону холма и ко входу в переулок. Он так и не принял решения не стрелять. Возможность пустить в ход оружие до сих пор не была сброшена со счетов. И все-таки он не смог выстрелить. Они скрылись.
