Второй Саладин - [19]

– Ладно, Майлз, – осадил его Йост. – Хватит.

«Получил, приятель», – порадовался Тревитт.

Но Майлз все же оставил последнее слово за собой.

– План в том, – заявил он, – чтобы его не удерживать.

Глава 5

Чарди порой казалось, что он не сошел с ума лишь благодаря баскетболу.

Под конец «Саладина II», в подвале, когда ему приходилось хуже всего, он думал не о Джоанне, не о курдах, не о родине и не о своем задании – все это больше не поддерживало его. Он думал о баскетболе. Он взвивался в воздух и в прыжке посылал воображаемые мячи со всех точек огромной площадки в корзину. Они взмывали, падали и – о чудо! – ни разу даже не задели металлическое кольцо. Игра все больше и больше завладевала его воображением, вторгалась в самые темные закоулки сознания, изгоняла оттуда паутину, заглушала гаденькие ростки сомнения. Уже потом она стала для него чем-то большим. В нее он вкладывал всю свою энергию, весь жар души, все свое разочарование и неудовлетворенность, все свое возмущение – свою ненависть. Игра была верна ему, как ни один человек или организация на свете. Она полностью поглощала Чарди.

И сейчас, накануне самого важного дня в его жизни, игра не подвела. В последнее время удары его утратили свою меткость, ноги были тяжелыми и непослушными, пальцы – неловкими. Но все это осталось в прошлом: сегодня вечером он не мог промахнуться. Он бил снаружи, изнутри, но обычно с лицевой линии, в кольцо, лишенное щита, и потому не имел права даже на крохотную ошибку; и мяч, вращаясь, подлетал под потолок и падал точно в корзину. Это была всего лишь игра дворовой лиги, большей частью состоявшей из тех, кто когда-то занимался баскетболом в колледже, как он сам, и чернокожих ребятишек, которым колледж не светил. Проходила она в полутемном обшарпанном зальчике, пропахшем по́том и лаком, с темной паутиной ржавых железных балок на потолке.

Но для Чарди сейчас, кроме этой баскетбольной площадки, не существовало ничего – ни внешнего мира, ни Спейтов с Мелменами и Улу Бегами. Здесь царила абсолютная объективность: ты бьешь – мяч летит или в корзину, или мимо. Здесь не было ни апелляций, ни политики, ни замысловатой интерпретации результатов. Либо попал, либо нет.

Под конец даже наглые черные парни передавали ему пасы – только ради того, чтобы посмотреть, как мяч полетит в кольцо.

– Чувак, ну ты крут, – крикнул один.

– Давай забей! – завопил другой.

Чарди хотелось, чтобы игра не кончалась никогда, но она все же завершилась. Команда, за которую он играл, представлявшая какого-то производителя хирургических инструментов, в пух и прах разгромила соперников, представлявших укладчика линолеума. Разрыв составлял двадцать восемь очков и мог бы быть еще больше. Прозвучал свисток, и игроки остановились. Одни шлепали его по заду, другие хлопали по спине, третьи жали руку.

– Сегодня ты звезда, – сказал кто-то.

– Я ведь не мог промахнуться, верно?

– Ни за что, приятель, ни за что.

Чарди бросил последний взгляд на площадку – там разогревались две следующие команды, игравшие за сеть бензоколонок и сеть магазинов мороженого. Чарди не имел к ним никакого отношения, но ему не хотелось уходить. Под ноги прикатился мяч. Чарди поднял его и почувствовал, как кожаный шар упруго пружинит под пальцами. Он взглянул на корзину и прикинул, что до нее около пятидесяти футов.

«Бей», – подумал он.

Но тут к нему вприпрыжку подбежал черный игрок, и Чарди без единого слова кинул мяч ему и вышел прочь. Он натянул куртку и двинулся к дверям и к тому, что ждало его за ними.

Глава 6

Чарди долго смотрел на снимок. Он. Улу Бег. На много лет моложе и все-таки Улу Бег.

– Это он.

– Хорошо. Не так-то легко нам было заполучить это фото, – заметил Тревитт, тот, что помоложе, хилый, заумного вида тип, нескладный и рассеянный.

– Давным-давно, – продолжал Чарди. – Много лет назад.

– Понятно, – сказал Тревитт. – Теперь вот этот.

Проектор щелкнул, и на стене унылого кабинета в Росслине появилось пухлое лицо, лицо благополучного, солидного человека.

– Сдаюсь, – заявил Чарди.

– Приглядитесь повнимательней, – велел Йост Вер Стиг. – Это важно.

«А то я без тебя не знаю, что это важно», – мысленно огрызнулся Чарди.

– И все равно я не… э-э… да. Да.

– Мы попросили нашего художника нарисовать, как Улу Бег мог бы выглядеть сейчас. На двадцать лет старше, немного раздавшийся, американизировавшийся.

– Может, и так, – сказал Чарди. – Только я в последний раз видел его семь лет назад. – Он выглядел…

Пол запнулся. Слова не были его сильной стороной, он никогда не мог заставить их выразить то, что он хотел.

– …более свирепым, что ли. Этот парень двадцать лет провел на войне. И десять из них был партизанским командиром. А вы сделали из него какого-то Рыцаря Колумба.

У второго юнца, Майлза… как же его… какая-то ирландская фамилия… вырвался резкий смешок. Он походил на язвительное квохтанье, а сам Майлз – на какого-нибудь ирландского гнома, елейный маленький стервец. Зато он знал, кто такие Рыцари Колумба.[13]

– Ну, – обиделся Тревитт, – это очень опытный художник. Он работал всю ночь. Мы получили снимок только вчера. Это единственная доступная фотография Улу Бега.