Второй Рим глазами Третьего: Эволюция образа Византии в российском общественном сознании - [6]
Борис Долгин: Спасибо. Просьба не устраивать дискуссии по поводу соотношения понятий «тоталитаризм» и «авторитаризм». Это не релевантно сегодняшней теме.
Григорий Глазков: Вы сказали о том, почему занялись Византией. Вам эта тема была дорога тем, как была устроена жизнь в СССР. Вы могли бы сказать, чем Византия сейчас дорога вам. И в чем ваша позиция? Сегодня прозвучал обзор исторических проекций на Византию, который был в нашей стране.
Сергей Иванов: Все-таки выбор специализации был продиктован для меня в первую очередь обаянием самого Каждана. Он был выдающимся ученым. А за этим уже следовало все остальное. А когда уже столько лет чем-то занимаешься, любишь предмет своих исследований независимо ни от чего. Просто потому, что им занимаешься и все ему отдаешь. Что же касается сходства культур, то это беспредметный разговор. Они абсолютно разные. Просто потому, что там тепло, а здесь холодно. Там живут греки, которые поют, танцуют, у которых все растет. Здесь вот, например, пьют водку, а не вино. Что общего может быть у этих цивилизаций? Ничего. Какие-то формы, термины, чуть-чуть. Да и то переделанные.
Григорий Чудновский: Хочу выразить вам вечную благодарность за очень живую, очень человеческую речь, что я на площадке Билингвы от историков редко встречаю. Более того, когда пытаешься у них получить человеческую интерпретацию, эмоцию, они говорят: «Мы основываемся только на методе и не можем заниматься эмпатией». Вы совершенно удивительно изложили предмет. Когда я, не будучи историком, пытаюсь прочитать что-нибудь об империях типа Римской или Византии, я понимаю, что ее понять невозможно нормальному человеку. Я о Византии. А вы о сложном рассказали блестяще. Вопрос такой. По вашему изложению видно, что этими образами, путаницами и передергиванием пользовалась власть исключительно для себя. Укрепляя себя, давая себя разные основания. Это им было нужно. Объясните мне, люди способны были бы понять дугинские византийские вопли и этот фильм, о котором шла речь? Люди, которые составляют 99,9% населения. Для кого это писалось, кроме власти? Какие современные россияне могут примкнуть к чему-то такому? По-моему, это безнадежный труд власти. С этой точки зрения. Она же хотела повлиять на людей.
Сергей Иванов: Действительно у нас в стране с обществом не очень хорошо. Это проблема общая, а не только восприятия Византии. Тем не менее, какие-то транслируемые властью идеи нравятся. Одни больше, другие меньше. Думаю, что с фильмом Шевкунова власть добилась, чего хотела. Трудно судить. Массовых опросов не было. Но, судя по Интернету, этот фильм задел людей за живое. Они сказали: «Теперь мы поняли. У нас все отлично. Только Запад нужно не любить еще сильнее». Я думаю, что фильм делался с этим прицелом. И оказал воздействие на человека, у которого было смутное ощущение, что мы находимся в каком-то тупике. Коммунизм рухнул, а либеральные реформы не получились. Православие слабое, фашизм не растет. Что же остается? У нас есть государство! Оно существует для самого себя. Это правильно, а не тупик. Византия так прожила 1000 лет – и ничего. Думаю, что этот посыл звучал так. И он очень гладит по шерсти.
Николай: Почему Россия так ориентируется на Византию и Константинополь? Нужна ли Византия России? Что ценного здесь для нашей страны?
Сергей Иванов: Грамоте от них научились. Строить и писать картины. Это немало. Слова «грамота», «алфавит», «бумага» греческие. А также слова «корабль», «огурец», «кот», «вол». Не говоря уже о «куличе», «оладьях». Но думаю, что «огурец» вас должен убедить.
(Аплодисменты)
Елена Иванова: Так сложилось, что я пришла как раз с социологического семинара, где обсуждалось общеевропейское исследование по поводу ценностных установок Европы и России. Если бы это была только власть! Все дело в том, что мы сами такие. У нас такие установки по отношению к власти, друг к другу. Поэтому и востребованы такие фильмы. К сожалению, самые худшие византийские традиции в России крепки до сих пор.
Борис Долгин: Альтернативный вариант восприятия Византии как христианского Востока, в отличие от Востока деспотического, Востока Христа – в отличие от Востока Ксеркса. Такая альтернатива почему недостаточно работала? Или работала?
Сергей Иванов: Все было. Долго очень общались. И общение киевское – это не то же самое, что общение московское или новгородское. И это общение было на разных уровнях. На уровне иконописцев, на уровне монашеском. Гораздо меньше было династических браков, чем принято считать. Больше было браков на Запад, чем на Византию. Мы недооцениваем влияние западных стран на Древнюю Русь. Польша, Венгрия, Чехия оказывали огромное влияние. Было и то и другое. Власть воспринимала свое, а общество – свое. Первый текст, который был переведен на Руси, в Новгороде, – это житие Андрея Юродивого, которое оказало огромное влияние на парадигму юродства в России и на саму житийную литературу. Как же оно там оказалось? Ведь оно было полуканоническим. Андрей не был официальным святым. И оно не могло быть предметом государственного идеологического экспорта. И другие подобные жития были очень быстро переведены, явно потому, что Древняя Русь интересовалась не только официальным православием, но и православием низовым, неофициальным. И оно попадало на Русь. А если мы поверим Андрею Анатольевичу Зализняку, который единственный из всех людей читает на недавно найденной новгородской вощаной табличке третьи и четвертые слои, то он видит очень удивительные тексты. Они совершенно еретические. Это тексты культа, о котором мы ничего не знаем. Так что общение шло на разных уровнях.
Мы публикуем текст лекции доктора исторических наук, профессора СПбГУ, ведущего научного сотрудника Института славяноведения РАН, лауреата премии "Просветитель" 2010 г.Сергея Аркадьевича Иванова "Царьградский следопыт: Прогулка по Стамбулу в поисках Константинополя", прочитанной 15 сентября 2011 года в клубе "ПирО.Г.И. на Сретенке" в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».
В чем состояли главные миссионерские достижения Византии? Современный человек ответил бы: в создании славянской азбуки и в крещении Руси. Между тем, ни один византийский источник IX в. ни словом не упоминает о Кирилле и Мефодии, точно так же как ни один грек, живший в X столетии, не оставил нам ни строки насчет крещения князя Владимира. Такое молчание века» не может быть случайностью, тем более что оно сопровождает и многие другие миссионерские предприятия Византии: в Эфиопии, Аравии, Персии. Тут кроется некая фундаментальная особенность в восприятии средневековыми греками окружающего мира и самих себя.
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРАЕдва ли не самый знаменитый русский храм, что стоит на Красной площади в Москве, мало кому известен под своим официальным именем – Покрова на Рву. Зато весь мир знает другое его название – собор Василия Блаженного.А чем, собственно, прославился этот святой? Как гласит его житие, он разгуливал голый, буянил на рынках, задирал прохожих, кидался камнями в дома набожных людей, насылал смерть, а однажды расколол камнем чудотворную икону. Разве подобное поведение типично для святых? Конечно, если они – юродивые.
Сергей Аркадьевич Иванов – профессор Национального исследовательского университета “Высшая школа экономики”, специалист по культуре Византии, популяризатор науки. Его книги и лекции обладают уникальной особенностью: они делают живыми и близкими вещи вроде бы нам знакомые, но не до конца понятные. “Блаженные похабы” не исключение. Здесь такое общеизвестное и вместе с тем загадочное явление, как юродство, рассматривается с точки зрения истории культуры.
Мы публикуем стенограмму передачи «Наука 2.0» – совместного проекта информационно-аналитического портала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Гость передачи – известный российский византинист, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Сергей Аркадьевич Иванов.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Книги завершает цикл исследований автора, опубликованных в Издательстве Казанского университета по македонской тематике. «История античной Македонии», часть 1, 1960; часть II. 1963; «Восточная политика Александра Македонского». 1976. На базе комплексного изучения источников и литературы вопроса рассматривается процесс распада конгломератных государств древности, анализируется развитие социальных, военно-политических и экономических противоречий переходной эпохи обновления эллинистических государств, на конкретном материале показывается бесперспективность осуществления идеи мирового господства. Книга написана в яркой образной форме, снабжена иллюстрациями.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.