Второй брак Наполеона. Упадок союза - [167]

– “Да, государь, и это настолько общеизвестно, что прошлой зимой, во время моего пребывания в Париже, мне советовали пореже видаться с ним”.

– Что думаете вы о нем? Густав Мернер превозносит его до небес.[583]

– Я не могу судить о наиболее важных качествах человека, с которым поддерживал только светские отношения. Он красивый мужчина, очень вежлив, хорошо говорит. Надо признаться, у него благородная осанка.

– Ничего такого, что отдавало бы революцией?

– Я этого не заметил. Во Франции у него хорошая репутация. Его не причисляют к грабителям.

– Но как бы хорош он ни был – подумайте только, ведь было бы смешно избрать французского капрала в наследники моего престола?

– Государь, я согласен с вами, и меня это коробит не менее вас. Но нужно подумать о том, что вас могут принудить сделать это…

– Вы думаете, что меня могут заставить седлать это?

– “Государь, подумайте о несчастном положении вашего королевства и о ваших преклонных годах”.

“Он долго еще расспрашивал меня о принце Понте-Корво, о его происхождении, о его сыне и жене, – прибавляет Сюремен в своем рассказе. Я сказал ему все, что знал. Расставаясь со мной, король с волнением сказал мне: “Боюсь, как бы мне не пришлось испить чашу до дна… Один Бог может знать, чем все это кончится”.[584]

Пять дней спустя после этого разговора совет министров, с разрешения короля официально представил кандидатуру Бернадота, и 21 августа четыре сословия сейма избрали его, в полной уверенности, что повинуются исходящему из Тюльери приказанию и что подают голоса за кандидата императора. В результате, предоставив другим решать за него дела и сделавшись, благодаря целому ряду промахов и интриг, орудием в руках какого-то проходимца, Наполеон понес наказание за то, что в этом случае политика его преднамеренно велась с закрытыми глазами, с упорным нежеланием заявить о себе самом. Одно своевременно сказанное слово могло бы все предотвратить: ошибку Дезожье, неосторожное назначение Фурнье, и имевшие решающее значение проделки этого “мага и волшебника”.[585] Вместо того, чтобы одним спасительным словом убить в зародыше предприятие Бернадота, Наполеон предпочел, чтобы оно шло своим порядком, чтобы Бернадот попытал счастья. Он не отказывался извлечь из избрания Бернадота пользу, хотя и утверждал, что не интересуется вопросом о выборе наследного принца, и, нужно сказать правду, действительно воздержался от участия в этом деле. Но никто не верил в такое беспримерное отречение, в такое обезличение воли, которую Европа привыкла искать и находить повсюду и влияние которой постоянно чувствовалось. Так как император молчал, то каждый считал себя вправе высказаться за него. В результате, низкий, покрытый дозором человек приписал ему слова, которые прекратили борьбу партий в Швеции, и предерзостное злоупотребление его именем обусловило избрание Бернадота.

При известии о событиях в Швеции Наполеон выразил непритворное удивление и неудовольствие. Он сейчас же подумал о России, о волнении, которое должны были вызвать как избрание Бернадота, так и обстоятельства, при которых оно совершилось. Если верить показаниям современников, его первым побуждением было признать выборы недействительными, – делом обмана. Он хотел было воспретить Бернадоту принять избрание сейма и думал удержать его во Франции.[586]

Признав совершившийся факт, он счел нужным уверить Россию, что не принимал в этом деле никакого участия. На этот раз он не ограничился простыми уверениями; он хотел доставить доказательства и оправдаться с документами в руках. Он сообщил царю свою переписку со шведским королем, в которой, действительно, говорилось только о принце Августенбурге, и указал на отозвание Дезожье, как на удовлетворение, данное своему союзнику. Затем приказал напечатать в Moniteur'e статью, содержащую точный переcказ о совершившихся в Эребро событиях, В то же время он отдал Шампаньи следующее приказание: “Вы напишете герцогу Виченцы, что я ни при чем во всем этом деле; что я не мог противиться единодушной просьбе; что я желал избрания или принца Августенбурга, или датского короля. Вы подчеркнете, что все это безусловная правда; что, следовательно, герцог Виченцы должен заявить об этом искренним, полным достоинства, тоном, и затем не возобновлять об этом разговора. Если же будет выражено сомнение, он должен продолжать говорить в том же духе, так как это правда, а правду всегда следует защищать”.[587] Но, как ни старался он придать силу своим уверениям, он не заблуждался насчет их значения. Он понимал, что Россия не поверит ему; что, во всяком случае, от нее не ускользнет, что Франция наблюдает за ней, что сфера влияния Франции охватывает ее все более. Он сознавал, что теперь был сделан новый, и, быть может, решительный шаг на пути к охлаждению.

Во время сессии сейма русский двор держался выжидательной тактики и ничем не проявлял себя. Он тщательно избегал вмешиваться в дело, как будто хотел предоставить французским интригам возможность развиться на свободе, как будто копил свои обиды. Наполеон неоднократно заявлял, что так как он принципиально исключает кандидатуру принца Ольденбургского, он тем самым предоставляет царю полную свободу сделать то же самое относительно кандидатуры Бернадота. Александр не воспользовался предоставленным ему правом, и его безразличное отношение немало удивило императора.