Второй Беличий Песок - [3]

Шрифт
Интервал

— Куд-куд-кудахтать?…

Собаку выпустили, чтоб не оглушала своим кудахтаньем… тоесть, гавканьем, а грызи проржались и вернулись каждый к своей возне. Макузь не успел особенно забить голову, когда корм подоспел и пришлось его употребить по назначению — что впрочем, ясное дело, не особо обременяло, если не цокнуть наоборот. Варёная репа и потаты, к тому же посыпанные солью, вызвали большое годование в туловище. Дежурившая по печке Фира вылила оставшийся от варки кипяток в лапомойник, так что появилась возможность и сполоснуть лапы.

Серая плотная облачность не давала рассвету особенно разгуляться, но всё равно стало почти светло, так что если вдобавок не гасить светильник — сойдёт. Грызь устроился на маленьком ящике, набитом сухим мхом, и пользуясь «кратким словарём сокращений, какие приходят обычно под уши», расшифровал оставшиеся манускрипты. Ну тут примерно понятно, сразу решил Макузь, скорее всего неправильно смешивают с жиром. Но не факт. Раздумывая про не факт, он неизбежно пырился на белку, которая сидела привалившись к шкафу и ловкими движениями лапок прошивала куски материи, превращая оные в варежки. Фира была очень пуховая — что впрочем по умолчанию, потому как белки все пуховые — а также рыже-серая с белым брюшком, и развесистыми кисточками на пушистых ушках. Одна только возможность потаращиться ушами на эту зверушку весьма подогревала Макузя. У белки были бельчата и согрызун, обитавшие в гнезде невдалеке, килошагах в пяти — это считалось тоже «в Щенкове»; когда она накапливала работы по прошивке изделий, то добиралась досюдова и бывало, оставалась на несколько дней, пока не растрепливала всю возню.

Эта белка Макузю весьма нравилась, что впрочем ни разу не оригинально — ему вообще нравились зверьки, так что и. Вслуху этого грызь всегда старался помогать ей, хотя возможностей для этого много и не имелось — как и всякая белка, Фира всё любила сделать лично. Видимо придётся лично тащиться в библиотеку, подумал Макузь с некоторым опушневанием — потому что таскаться туда уже слегка надоело, чуть что — в хранилище, как овощ, честно цокнуть.

— Света нынче нипущища нету, — тихо цокнула Фира, глядя в окно. Нельзя было цокнуть, чтобы это её особенно расстроило, — Зато облака такие серые, как лисий пух.

— Лисий? — удивился Макузь, — Йа думал, лисы рыжие.

— Это где как, у нас в околотке серые, — белка задумчиво поглядела на небо, плоховато видное через замёрзшее стекло, — Короче цокнуть, облака в пух.

— Да облака они всегда в пух, — не мог не согласиться грызь, и согласился, — Вот когда мозги выносят — это мимо пуха…

Когда рассвело настолько, что дальше уже явно светать не будет, Макузь выбрался из помещения, поднялся по лестницам на третий этаж и прошёл мимо трёх башен, в 17ю избу, вовсю дыша воздухом. Если через пол-дня морозец мог и поднадоесть, то выйти ненадолго — вообще чистые орехи. Кстати о, подумал грызь, вынул из кармана один таковой и с хрустом разгрыз. По пути он также напоролся на Хоря — не на того который на четырёх лапах и живёт в норе, а на белкача по имени Хорь.

— Мак, есть мешки, — цокнул тот, — Надо бы зайти в мехсарай, там пригнали какую-то колымагу, хотят чтобы эт-самое, а из тамошних никто не шарит.

— Им допуха как срочно? Если нет, то ну к курицам, потом как-нибудь. Авось к тому времени сами разберутся.

А то взяли привычку, как что — сразу к жажинеру. Чини, чини, чини, чини. Данунапух. Выбросив это из-под ушей, он скользнул в дверь, чтобы не выпускать тёплый воздух, обошёл перегородки, делившие избу на помещения, протиснулся между предметами и порывшись в шкафу, изъял необходимую документацию, которая просвещала, где взять другую документацию — тобишь, там имелись списки книг и номера полок, где таковые находились, потому что иначе найти что-либо в нескольких избах, забитых бумагой и свитками — дело почти дохлое. Пройдя к указанному шкафу, Макузь обнаружил там пустое место и почесал за раковиной, которая ушная. Он уже прекрасно знал, что материалы библиотеки грызи хранят бережно и куда попало не утаскивают, а если нет на месте — значит кто-то использует по назначению, сидючи на этаж ниже.

Предвкушение Возни всегда было достаточной мотивацией для грызей, так что до самой Возни они добирались быстро — а Макузь был таким же грызем, как и десять из десяти оных. Вслуху этого перспектива длительного нагруза головы его ничуть не пугала, а местами и радовала. По пути пришлось снова ржать, потому что снизу кто-то подпевал

Произвол, произвол — вот такая пухня!
Распушился, и вся недолга!
Произвол, произвол, через грань перешёл…

— И заткнись, не заткнули пока! — закончил другой голос.

В 16-й избе, та что как раз на этаж ниже основного хранилища, имелась весьма большая комната для общего обцокивания, но помимо этого там имелась и прорва прочих малюсеньких помещений, отгороженных плетнём и закрытых калитками. При незнании топографии тут можно было проплутать битый килоцок, даром что сама изба от силы шагов десять квадратом. Не то чтобы от этого был особый прок, просто грызям нравилось, когда прорва закутков, вот они и делали прорву закутков. Исходя из всего вышецокнутого, сразу по входу в избу вошедший попадал в идеально тёмный корридор, освещаемый только малюсеньким масляным светильником.


Еще от автора Марамак Квотчер
Беличий Песок

История из жизни разумных белокъ. Охватывает относительно небольшой период времени в эпоху бронзовых инструментов. Начинается с возни отдельно взятой особи и продолжается вплоть до масштабных действий, как военного, так и хозяйственного толка.


Рекомендуем почитать
Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Героиня романа Ксения Кабирова родилась в 50-ти градусный мороз в конце первого послевоенного года в г. Якутске. С раннего детства она предпочитала мальчишечьи игры, была непослушной, вредной, например, дети пекли пирожки в песочнице, она их пинала ногой, сыпала песок в глаза за обиду. В ее душе как будто застыла льдинка. Через много лет она написала: «Заморозило морозами сердце детское мое…» И в юности не стало лучше: ее исключили из комсомола за аморальное поведение, не допустили до экзаменов в школе… Замужество не смирило ее характер: нашла коса на камень.


Мир дому твоему, Огненная

Мой мир никогда не делился на части. Я жила мгновением и успешно справлялась со своими проблемами. Для меня не было деления на будущее, настоящее и прошлое.2015 год. Мое настоящее. В котором были мама с папой, четвертый курс университета с дипломной работой и дальнейшим обучением в магистратуре, друзья и спокойная жизнь. Я не знала, что будет дальше.3116 год. Мое новое настоящее. В котором где-то далеко на других планетах есть 3 капсулы сна с моими родными. Их необходимо найти!Я очнулась в далеком будущем на собственном корабле с долгом — продолжить дело отца и во что бы то ни стало не дать никому причинить вред моим новым друзьям и подопечным.ЧЕРНОВИК.


Любовная лирика

Любовная лирика всегда очень личный предмет. Трудно найти человека, который не испытывал бы подобные чувства внутри души, только не мог выразить словами то, что доступно поэту. Любовная лирика близка тому, кто сам погружен в негу нежности и буйство неистовых желаний.Любовная лирика в книге – это многогранная поэзия, где царствуют чудесные мгновенья, таинственный покой, томительный обман, очарование неземных чувств.Где бьются волны неземных чувств, сладостных молитв, возвышенных страстей – «всё то, что так и гибельно, и мило».


Катастрофный стэк

Руководство для выживальщиков от автора «оптимистичных (пост)апокалипсисов» от археопрограммирования — «Пламени над бездной», «Витлинга» и «Детей небес».Обычно произведения в жанре пост-апа эксплуатируют клишированный набор представлений о немедленном упадке человеческой цивилизации и ее откате в варварство планетного или галактического масштаба. На самом деле для любой сколько-нибудь развитой цивилизации потеря всего багажа накопленных знаний крайне маловероятна, как только достигается стадия повсеместной информатизации.


Перекрестки судьбы

Рассказ описывает настоящее время. Главный герой повествования, одинокий парень, каких в нашем мире много. Можно сказать, что он самый обычный персонаж. Но! В один из дней он знакомится с женщиной, при обстоятельствах, которые по началу, можно было назвать «вольностью от скуки». Буквально за короткое время он влюбляется, и в тот же вечер, по своей рассеянности из за чувств нахлынувших на него, прощается с героиней, не узнав номера ее телефона. Существует ли любовь с первого взгляда, или это всего лишь «химия»? Сможет ли главный герой снова встретить девушку, которую так глупо потерял в тот вечер?


Небо на бумаге

В книге собраны разнохарактерные стихи и песни Артура Арапова, написанные в конце XX и начале XXI вв. Многие представленные в сборнике песни неоднократно исполнялись со сцены, также их можно послушать в Интернете.