Второе восстание Спартака - [151]

В коридоре под чьими-то тяжелыми шагами загрохотали доски. Вошли, громыхнув дверью, Юзек и Галера. Их появление разбудило тех, кого сморило и кто задремал, а таких набралось немало. Среди них были, что интересно, Кум и Марсель. Война войной, а человечий организм своего требует. Особенно же клонит в сон, что хорошо известно всем разведчикам и диверсантам, в предутренний час.

– Ща Горький подвалит, – Галера доставал из-за пазухи и вываливал на стол какие-то кульки, жестяные банки. – Мы тут в санчасти чай надыбали, из-под носа бандеровцев увели. Чифирек ща сварганим. Хавчик тут, кстати, еще кой-какой. Эй, Кум, где тут примус? Должен же где-то тут быть примус!

– В соседней комнате, – отозвался Комсомолец, зевая и протирая глаза.

– Крупного прибили, – сообщил Геолог, грузно опускаясь на стул. – Он ходил по лагерю и толкал речи, как Ленин перед пролетариатом. Что делаете, мол, опомнитесь! Складывайте, мол, оружие, хватайте зачинщиков, и вас простят. Проявите, мол, классовую сознательность! Ну вылитый Троцкий. Сперва над ним смеялись, а потом повалили на землю, да и забили насмерть.

– Кто его так? – вяло поинтересовался Ухо.

– Да какая разница, – философски ответил Геолог, носком задвигая под стол осколки от стекла, закрывавшего от мух и грязи портрет Дзержинского. Портрет со стены сорвал Клык и долго топтался на нем, совершая некий ритуальный танец, прежде чем выдрал картинку из рамы, изорвал в клочья и выкинул в окно. – Только вот Профессор расстроится. Кто ж ему теперь будет возражать учеными словами.

Крупный – это было прозвище бывшего снабженца одного из уральских предприятий, в лагеря угодившего по каким-то сугубо хозяйственным причинам. То ли предприятие по его вине встало, то ли провалил задание партии. Как бы там ни было, а Крупный на полном серьезе считал, что он один сидит в лагере по ошибке, остальные же – вполне заслуженно. И еще Крупный всегда спорил с Профессором, практически по любому поводу.

– А сам Профессор где? – поинтересовался Ухо.

Геолог пожал плечами.

– Недавно еще живой был. Видел я его у одного из костров. Грыз что-то вроде сухаря...

Спартак все так же стоял у окна. Только что внизу к крыльцу административного корпуса прошел Горький, и с ним двое его людей. Чуть позади этой троицы на сознательном отдалении держался Поп, которого, собственно, и посылали за главарем сук. (Сперва Марсель ни в какую не соглашался вступать с суками в переговоры, горячился: «Их можно только резать! Они Гогу и Магогу кончили!» Однако Спартаку и Комсомольцу с превеликим трудом, но все же удалось переубедить его.)

Спартак услышал, как Марсель говорит Комсомольцу:

– Ты бы клифт начальнический снял, харэ уж в нем рассекать. А то не ровен час перепутают. Стволов-то на руках – до дури.

– Мне на тот свет обязательно надо попасть в погонах, – хмуро сказал Комсомолец.

– Даже так! М-да... Вор и легавый навсегда останутся вором и легавым. Ну, ежели дело только в погонах, то гимнастерочку оставь, но поверх надевай не шинель, а бушлат чей-нибудь. Все лучше будет...

После этого Марсель, закуривши папиросу, подошел к Спартаку.

– А жить хорошо, сосед, да? Воля! Мы – свободные люди, чуешь? Плевать, пусть в конечном счете пристрелят, все там будем, но хоть последние деньки вольным покучерявлюсь!

– Сегодня ночью проходил мимо одного мужичонки, – сказал Спартак, – который сидел, обхватив голову, и бормотал: «Что мы наделали, что же теперь со всеми нами будет»...

– Ты это к чему?

– К тому,– Спартак повернулся к Марселю, – что завтра утром таких мужичков будет чуть ли не половина лагеря, а к середине дня почти все будут сидеть, обхватив голову, и ныть: «Что же мы наделали»...

– Ну и?

– Вспомни самые разные революции, бунты Стеньки Разина и Емельки Пугачева, вспомни восстание моего тезки...

– Трудно будет вспомнить, я же в ваш исторический кружок не хаживал, – хмыкнул Марсель.

– Вот и напрасно, как выясняется. А так бы знал, что нет восстания без вождя. Или, вернее, так: нет вождя – народ растеряется, придет в уныние и испужается сам себя. Ты правильно говорил. Словом, нужен тот, кто скажет: «Я знаю, что делать и как делать, я выведу вас, вам ничего другого не нужно, только идти за мной». Причем так скажет, что ему поверят.

– То есть ты имеешь в виду...

Марсель не договорил – дверь кабинета распахнулась от толчка. Зашел Горький. Те двое, что сопровождали его, остались снаружи. Все правильно – здесь собиралось совещание на высшем уровне, им здесь делать было нечего.

Горький постоял, покрутил головой, оглядывая порядком разгромленный кабинет (до того как сюда вновь вернулись Спартак с Комсомольцем, здесь успели побывать зеки), взял стул, переставил его в угол, сел. Достал кисет. Прокомментировал с ноткой уважения в голосе:

– Горько. В смысле – эвона как у вас тут всё...

Высоченный и жилистый, он в самом деле чем-то неуловимо напоминал Алексея Максимыча, разве что без усов.

Галера принес дымящийся чайник и кружки, водрузил на стол и тут же принялся разливать густо-коричневую жидкость. До кондиции полного чифирька напиток, конечно, не дотягивал, но западло было бы привередничать – давно уже ничего даже отдаленно похожего не пивали. Хорошо еще было бы для затравки серьезного разговора хватить граммов по сто водки или разбавленного спирта, да только все, что обнаружилось в лагере по этой части, уже давно влито в глотки и без остатка переварено.