Второе рождение Жолта Керекеша - [29]

— А зачем? Здесь есть навес от дождя. Притащим сена, будет тепло. А завтра спустимся на берег Дуная и будем ловить рыбу.

Они подошли к опушке леса, и Жолт вдруг почувствовал, что налетела беда.

— Мама плачет уже, — сказал Дани и остановился.

— Замолчи! — крикнул Жолт. — Теперь все равно!

— Не все равно! Нет! Жоли, вернемся! И твоя мама плачет. Твои обе мамы плачут.

— Замолчи, трус! Свинья!

— Ну ладно. До родника я тебя провожу. А про маму я почти что забыл.

— Уходи сейчас же, катись домой, жалкий тип! Трус! Подонок! И ты можешь меня здесь бросить?

— Нет, — смущенно ответил Дани.

Он медленно отступал назад, задевая ногами отрубленные капустные головы, которые тут же откатывались от кучи.

— Убирайся же, трус! Предатель! Иди к своей маме, я сам… Ах ты предатель! Предатель!

— Жоли! Не злись! Мама так испугается… э-эх! — Из горла Дани вырвался странный, похожий на рыдание звук.

Он круто повернулся и пустился бежать. Не по тропе, а напрямик, через капустное поле. Вот он исчез в канаве, выбросил оттуда портфель и на четвереньках выбрался на бетонированную дорогу.

— Дани! — вслед ему крикнул Жолт.

Губы его опустились, на глаза навернулись слезы. Согнувшись, он вытирал их тыльной стороной ладони; и вид у него был такой, словно он хочет спрятаться от глазеющей вокруг толпы.

Он пошел вдоль лесной дороги, хотя знал, что один никуда не уйдет.

На лес опустилась мгла, и осенние краски вдруг сразу померкли.

— Он и хлеб с собой утащил, этот жалкий гнусный подонок! — бормотал Жолт. — Ну и пусть, перебьюсь. Поем капусты. Как вепрь.

Когда Жолт вернулся домой, был поздний вечер. Все двери, даже в ванную, распахнуты были настежь и балкон освещен. Трещал телефонный звонок.

— Да, я звонила, — сказал голос Магды-два. — Слушаю вас.

Затем наступила тишина. На балкон в пиджаке и галстуке выбежал отец. Лица его видно не было. Он облокотился на перила и прислушался к звукам улицы. Потом вышла Магда-два и что-то ему сказала. Отец как-то сгорбился и повалился на перила, как будто его хлопнули по голове.

Жолт уже собрался войти в ворота, когда на балконе появился кто-то еще. Его первая мамочка. Она тоже здесь. Лицо белое, кулаки прижаты к глазам.

Жолт колебался. Он, конечно, предполагал, что без скандала не обойтись, но совсем не рассчитывал, что будет мобилизована и Магда-один.

Жолт перемахнул через изгородь и влез на каштан. Он просидел на нем полчаса и все просмотрел до конца: суету, рыдания и прочее. Потом обе Магды подошли к воротам и, тихо разговаривая, остановились. Жолт видел, что его мать дрожит, а мачеха что-то нервно ей объясняет. Она сказала: «Двадцать четыре часа. Розыск начнется лишь по истечении двадцати четырех часов». Жолт догадался, что говорят про милицию, но это его заботило мало. Даже скорей успокаивало: официально искать его начнут только завтра во второй половине дня. А к тому времени он будет, конечно, дома и разыскивать станет некого. Он устроился в ветвях поудобней и с любопытством следил за происходящим. Мигающий неоновый свет выхватывал из полутьмы то испуганное лицо матери, то дрожащие руки мачехи, когда она бессознательно прикуривала сигарету от сигареты. Жолт смотрел. Его долго не тревожили ни беспокойство, ни совесть. Его не терзали сомнения. Сидеть на дереве и смотреть — вот что он считал своим делом. Тогда ему даже и в голову не пришло считать свой поступок преступным. Они же его не видели, а у него вдруг такая возможность: проследить поведение их в необычных и тягостных обстоятельствах — ведь это редкостный, изумительный случай!

Когда обе Магды опять вошли в дом, Жолт тихонько слез с дерева и прокрался за ними.

— Мамочка! Я здесь! — крикнул он.

Две женщины бросились к нему одновременно, и он снисходительно терпел их объятия. На объятия матери он ответил чуть-чуть нежнее, надеясь, что это ее как-то утешит.

Прошло довольно много времени, прежде чем они спросили его, где он был.

— У Холодного колодца, — кратко ответил Жолт.

Тут появился отец и вздохнул с облегчением, не скрывая, что с души его свалился тяжелый камень.

Допрос прошел быстро и достаточно мягко. И вдруг Жолт все испортил сам.

— Известите милицию, что я нашелся, — сказал он без тени дурных предчувствий.

Отец остолбенел и сорвал с себя очки.

— Откуда ты знаешь, что мы звонили в милицию?

Жолт сказал.

— Значит, ты сидел на дереве и все видел?

— Да.

Жолт все еще не догадывался, какая над ним нависла беда: ведь отец, слушая его рассказ, с таким сочувствием и пониманием кивал головой.

— Ты боялся? — с надеждой спросил его Керекеш.

Но Жолту отвечать уже не хотелось. Отец вломился в его душу слишком внезапно. Конечно, Жолт растерялся, но в одном был уверен неколебимо: боязнь тут ни при чем. Он рассказал о побеге и сидел на дереве вовсе не потому, что боялся.

Лицо Керекеша мгновенно и поразительно изменилось. Сжав руками виски и наклонившись вперед, он пристально уставился в пол.

— Кто же ты после этого? — сказал он каким-то срывающимся фальцетом.

Ответить на это Жолт не мог. Он низко опустил голову. А когда поднял глаза, отца в комнате уже не было.

*

Припоминая эпизоды прошлогоднего бегства, Жолт решил пропустить сегодня обед. Из всех возложенных на него обязанностей он охотней всего отказывался от обеда. Каждый день в один и тот же час садиться за стол, прихлебывать суп, резать мясо, жевать и вежливо, предупредительно разговаривать — Жолта начинало мутить, когда он только думал об этой обязанности.