Второе открытие Америки - [8]

В письме к Фрейеслебену Гумбольдт так передает свое впечатление от смерти матери: «Я давно уже приготовился к этому. Смерть ее не огорчила меня, но скорее успокоила: по крайней мере, она недолго мучилась. Только один день она испытывала большие страдания, чем обыкновенно. Она скончалась спокойно. Ты знаешь, друг мой, что мое сердце не может особенно огорчаться этой потерей: мы всегда были чужды друг другу».

Тотчас по получении известия Гумбольдт отправился в Йену, к брату, и начал деятельно готовиться к путешествию в Вест-Индию.

Прежде всего он вышел в отставку, решившись в будущем жить исключительно для науки.

В Йене он вошел в близкие отношения с Гете и Шиллером. Первый был в восторге от своего нового знакомца, но Шиллер отозвался о нем очень резко. «Я еще не составил себе определенного представления о нем, – писал он Кернеру, – но думаю, что, при всех своих талантах и неустанной деятельности, он никогда не создаст в науке ничего крупного; мелкое беспокойное тщеславие руководит его деятельностью.

Я не заметил в нем ни искры чистого, объективного интереса, и, как это ни странно покажется, я нахожу, что при огромных знаниях у него не хватает разума, а это – самое скверное при его занятиях.

Это – голый, режущий рассудок, который пытается измерить природу, неизмеримую и недоступную, и с дерзостью, для меня непонятной, думает вместить ее в рамки своих формул, часто скрывающих под собою только пустые слова и всегда узких. Короче, мне кажется, что он слишком мало восприимчив для своего предмета и очень ограниченный человек»[3].

Резкость этого отзыва, вероятно, объясняется скептической и холодной натурой Гумбольдта. Мы только что видели, какое впечатление произвела на него смерть матери, быть может, и не умевшей оценить способности сына, но все же заботливой и нежной, добросовестно исполнившей свой долг в отношении детей.

Но Гумбольдт и вообще, по-видимому, не отличался способностью к сильным привязанностям. Гуманный и приветливый к людям, всегда готовый помочь словом и делом каждому – и действительно помогавший в тысяче случаев, – он, как это часто бывает у подобных людей, не чувствовал сильной любви к кому-либо в частности – особенно теперь, в молодости, когда в нем кипел избыток сил и в голове теснились грандиозные планы будущих работ и путешествий.

Чувствительность, поэтическая лихорадка, «кисельные чувства» (Breiigkeit des Gemüths), как он выражался, всегда встречали с его стороны насмешку, что, конечно, не могло нравиться Шиллеру, вечно переполненному энтузиазмом.

Проницательный и ясный ум его не терпел туманных умозрений. Это, конечно, тоже не могло нравиться людям, которые находят грубым и неуютным прочное здание науки и видят грандиозные дворцы в карточных домиках метафизики. Но упреки, подобные упрекам Шиллера, всегда сыпались на головы величайших деятелей науки.

Им подвергался и Дарвин, и Ньютон, и Лаплас, им, без сомнения, и впредь будут подвергаться великие ученые, потому что всегда найдутся люди, для которых простое, ясное и определенное будет казаться узким, пошлым и сухим, а туманное, расплывчатое и непонятное – возвышенным и величавым…

Из Йены братья отправились в Берлин для приведения в порядок дел о наследстве, которыми занялся их бывший ментор Кунт. Александру досталось состояние круглым счетом в 85 тысяч талеров.

Покончив с делами, они намеревались съездить в Италию. Александру хотелось ознакомиться с действующими вулканами; Вильгельма, филолога и эстета, привлекали памятники классической древности. Болезнь жены Вильгельма задержала их на несколько недель в Дрездене; по выздоровлении ее вся семья отправилась в Вену, но тут опять вышла задержка. Война в Италии и победы Бонапарта заставили Гумбольдтов отказаться от поездки.

В октябре 1797 года Вильгельм с семьей отправился в Париж, Александр с Леопольдом фон Бухом в Зальцбург, где провел зиму 1797/1798 года, занимаясь геологическими и метеорологическими исследованиями.

Здесь ему подвернулся было случай отправиться в Африку. Он познакомился с богатым английским лордом Бристолем, большим любителем изящных искусств, древностей и т. п., задумывавшим поездку в Египет. Пораженный познаниями Гумбольдта в истории и археологии, Бристоль предложил ему отправиться вместе.

Путешествие должно было совершиться по Нилу до Ассуана; издержки брал на себя Бристоль. Гумбольдт согласился и отправился в Париж для приобретения необходимых инструментов. В Париже он должен был ждать письма Бристоля и затем присоединиться к нему. Но письма он не получил, а вместо того Гумбольдт узнал, что лорд Бристоль арестован по приказу Директории, заподозрившей в его путешествии политическую интригу со стороны Англии.

За этой неудачей последовало несколько других. Вообще время тогда было не совсем благоприятное для больших экспедиций. Брожение, охватившее всю Европу, беспрестанные войны, политические передряги не оставляли в покое и мирных ученых. Правительства, подозрительно следившие друг за другом, не доверяли и ученым путешественникам, склонны были подозревать в их экспедициях тайные политические цели.