Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких - [31]

«Неужели все-таки настали новые времена?… Кажется, будущему удалось все-таки запустить щупальца в самое сердце настоящего, и это будущее было холодным, безжалостным…»

Это — проблема, которая преследует главного героя на протяжении всей финальной конфронтации старого мира и нового — в девятой главе (из 12). После внезапного исчезновения детей жители города, ведомые полицией и горсткой золоторубашечников — фашистских головорезов, собираются у входа в лепрозорий. Сначала они не могут войти внутрь колонии из-за колючей проволоки и вооруженных солдат, окружающих ее. Как раз когда похоже на то, что солдаты могут быть сметены толпой, над непрерывным дождем раздается богоподобный голос, голос «как гром… со всех сторон сразу… словно говорил кто-то огромный, презрительный, высокомерный, стоя спиной к шумевшей толпе, говорил через плечо, отвлекшись на минуту от важных дел ради этой, раздражившей его, наконец, пустяковины». Он объясняет, спокойно, но убедительно, что дети ушли по собственной воле, «потому, что вы стали окончательно неприятны. Не хотят они жить больше так, как живете вы и жили ваши предки». Лекция еще немного продолжается, после чего Голос приказывает всем идти домой, подкрепляя приказание убедительным толчком холодного, сырого порыва ветра. И люди, деморализованные, уходят.

Виктор встречает этот эпизод со смешанными чувствами. С одной стороны он принимает унижение фашистов и толпы; с другой — он сам был частью толпы расстроенных родителей — Ирма ушла к мокрецам — и, вспоминая, находит весь инцидент оскорбительным. Мокрецы, как сверхлюди, еще более безжалостны, нежели дети, перед которыми выступал Виктор. Виктор напоминает себе, что, хотя человечество превратило мир в хаос, в человеческих взаимоотношениях была теплота, которую не может заменить никакая система, основанная на строгом разуме. У мокрецов, по-видимому, нет человеческих чувств, включая сексуальные, и Виктор не может вынести мысли о таком мире, хотя он и признает его достоинства. Он пытается решить на месте, он — за мокрецов или против? Против них — их элитарность, их «жестокость, презрительность, физическое уродство». В их пользу свидетельствует то, {что} их поддерживают те, кого Виктор больше всего любит и уважает — Голем, Диана, Ирма и другие интеллигентные молодые люди. Мокрецы также и сверхинтеллектуалы, и похоже, что они максимально учитывают интересы детей.

Мокрецы, конечно, «гадкие лебеди», более развитая форма вида, но — обратно сказке Андерсена — менее привлекательная, чем тот утенок, из которого она появилась. В самом деле, ближе к концу романа Голем неоднократно обращается к Виктору, называя его «прекрасным утенком», то есть более привлекательным с человеческой точки зрения, хотя и менее развитым существом. Как сверхлюди, мокрецы настолько превосходят человечество, от которого они произошли, что они, в сущности, стали чужими — с чужим умом, взглядами и возможностями. В этом случае их истинную природу и цели трудно, если вообще возможно, понять обычному человеку. Эти существа — катализаторы будущего, но это будущее достигается только путем отказа от старого человечества, со всеми его пороками и добродетелями. Как Голем замечает, «он изменит себя… Природа не обманывает, она выполняет обещания, но не так, как мы думали, и зачастую не так, как нам хотелось бы».

Когда в финале романа население бежит из города, Виктор остается, чтобы увидеть новый порядок. Это не похоже, как он опасался, на нацистский Новый Порядок, безжалостное замещение одной группы другой. Вместо того прекращается дождь, выглядывает солнце, и город попросту испаряется. От мокрецов не осталось и следа, но Ирма и ее друг Бол-Кунац, неожиданно и преждевременно повзрослевшие, идут рука об руку через новую весну. Ирма играя целится из палочки в высоко пролетающий реактивный истребитель, в то время как он исчезает в лучах солнца. Виктор признает, что к новому миру он относится хорошо, хотя и напоминает себе — в последней строке книги — что он не принадлежит этому миру. Вспоминается аллюзия, присутствовавшая ранее в книге: он как искалеченный мальчик, оставшийся после того, как Пестрый Флейтист увел детей в рай.

«Гадкие лебеди» предлагают необычное решение проблемы разделения утопических надежд человечества и его очевидно неизлечимой слабости. Даже в работе, подобной «Трудно быть богом», человеческое будущее выглядит жизнеспособным, хотя только путем тяжелой борьбы человек может улучшить себя. В романе «Гадкие лебеди», как и, до некоторой степени, в романе «Улитка на склоне», известное нам человечество просто удаляется из картины. Можно предположить, что это — метафорическое изображение революции, предрекаемой марксистской теорией, хотя в каждом случае новый порядок представляет собой не торжество масс, а их полное лишение гражданских прав, проводимое более-чем-человеческой элитой. В романе «Гадкие лебеди», по крайней мере, эта чистка встречает квалифицированное одобрение главного героя, и, тем самым, авторов. Виктор Банев представляет собой конец линии, восходящей к «Трудно быть богом»: интеллектуал, заменивший Простого Человека как народный герой и выразитель утопической мысли. К сожалению, как интеллектуал, он слишком осведомлен о способности человека к падению, чтобы принять прогресс на веру. Стругацкие тоже, естественно.