Вторая весна - [98]

Директор смотрел на Воронкова по-прежнему строго, и только один Борис видел, как дернулся у него левый ус, предвещая улыбку.

Илья вскинул голову и смело, вызывающе посмотрел на директора:

— Но будьте уверены, сумеем мы поговорить с человеком настоящими словами, сумеем и спросить, как он вообще коммунизм собирается строить!

— Вот и спроси! — сурово сказал Егор Парменович.

Мимо костра ползла очередная машина. Шедший головным парень в черном ленинградском полушубке выпустил из рук трос и подошел к костру. Он постоял молча, вглядываясь в сидевших у костра людей, молча же повернулся и пошел к машине.

— Что это он? — удивился Корчаков. — Родственников ищет или вора ловит?

— Пришел посмотреть, нельзя ли у кого из нас подпись выпросить, — объяснил, засмеявшись, завхоз. — Мы на его листке уже расписались, вот и ушел ни с чем.

— Это тот, о котором вы мне рассказывали? — посмотрел директор на Бориса. — Как его фамилия.

— Фамилию не знаю, — ответил Борис. — Его все зовут или просто Сашка, или Сашка-спец.

— Александр, Саша, вернись! — гаркнул Егор Парменович.

Парень вернулся к костру и, переминаясь на онемевших от лютой усталости ногах, тревожно поглядел на директора.

— Дай-ка мне взглянуть на твой бегунок, — сказал Корчаков.

Тревога в глазах Сашки усилилась. Он покорно вздохнул и полез за пазуху.

— Сколько же у тебя подписей не хватает? — вертел Егор Парменович лист, исписанный с обеих сторон.

Сашка покраснел и опустил глаза:

— Одной, последней, будь она неладна.

— По сути дела не знаю я тебя, парень, — сердито сказал директор, разглядывая серое, измученное лицо Сашки, его до крови изрезанные тросом пальцы. — Но ведь не отпуск ты просишь и не путевку в санаторий. Просишь оставить тебя на целине. Что ж, оставайся! — размашисто подписал он толстым, плотничьим карандашом. — А осрамишь ты мою подпись или нет — дело твоей совести, парень. Теперь захлопни рот и догоняй свою машину.

Сашка быстро повернулся и побежал. Лист с подписями он не спрятал, держал его за край, размахивая им на бегу.

Егор Парменович встал и, натягивая перчатки, обратился к Чупрову:

— Как вы насчет того, чтобы подняться на Шайтан-Арку? Скоро, наверно, Курман скомандует «по машинам!» и газанет на всю железку.

От сытости и от костра по телу Бориса разлилась приятная расслабленность. Не хотелось двигаться. Но он встал, и они пошли в гору.

Глава 34 Чтобы сердце горело

Директор шел, ступая по-стариковски на пятку и чуть приволакивая ногу. Незастегнутый его дождевик парусил. Борис шел сзади, устало горбясь.

— Я плохой хозяин, — обернулся к нему Корчаков. — Я до сих пор не поинтересовался, как вам у нас работается. Есть интересный материал? Есть о чем писать?

Борис прибавил шаг, поравнялся с директором, но ответил не сразу. Он крепко потер ладонью лоб. Что с ним? Бессонная ночь, перенапряжение чувств и сил? Когда он уезжал на целину, в голове было ясно, в душе горячо! А сейчас в неспавшей, продымленной табаком голове смутно, а на душе уныло.

— Мне трудно будет писать. Я уже чувствую это. У меня нет фона. А фон — главное, — уныло сказал он.

— Простите, не понимаю. Какого фона?

— Целинного, конечно. А целина — это огромное, героическое, овеянное героикой и романтикой. Признаюсь вам, что я думал найти здесь благородную, боевую романтику. Я верил в это, эта вера была у меня в крови, нет, глубже, в костях! Я верил, что встречусь здесь с двойниками комсомольцев времен гражданской войны, которые, уходя на фронт, вешали на двери своих комитетов записки: «Комитет закрыт. Все ушли на фронт». Как завистливо мы вздыхали, читая об этом.

— А теперь комитеты не закрываются и комсомольцы не едут целиком, всей организацией, на целину? Борис Иванович, дорогой, это и не нужно! Сейчас времена не те.

— Я понимаю, что времена теперь не те. Но, оказывается, и люди теперь не те. Посмотри на людей, которые едут с нами на целину. Один говорит: захотелось степь посмотреть, другой — с родными не поладил, у третьего с квартирой в Ленинграде неладно. Помидорчик поехал недостающие очки для конкурсного экзамена добывать, у Тони Крохалевой на уме и в душе не целина, а парикмахерская и танцплощадка, даже Илья Воронков поехал на целину кутерьму искать. Он тишины не любит.

— А нам тихони и не больно нужны.

— Тихони, возможно, и не нужны. Но достойны ли эти люди славы Колумба? Помните эти слова в записях Темира Нуржанова? Отважные, бескорыстные души, плывущие по туманному океану открывать для человечества новые материки?

Егор Парменович улыбнулся спокойно и умно.

— Вы волнуетесь, и швырнули на одну полку и гражданскую войну, и Колумба. Но это хорошо, что вы волнуетесь. Да, времена теперь не те. Прошла романтика Каховки и Волочаевека, и даже романтика Магнитки и Комсомольска-на-Амуре. Но почему это должно повторяться на целине? Жизнь не умеет повторяться. На целине все будет по-иному, и люди буду иные. Лучше? Не знаю. Хуже? Нет, ни в коем случае Но все будет по-иному. А теперь о Колумбе. А разв на борту у него не было дряни и человеческого балласта? Разве не путались в ногах великого адмирала трусы, авантюристы, склочники? Но не все же склочничали, интриговали, лодырничали. Кто-нибудь и ставил паруса, вертел штурвал, конопатил течь и боролся с ураганами. И не большинство ли было таких?.. Однако оставим пока историю, и далекую и близкую. Вернемся к нашим дням и нашим людям. В списке, который вы начали, есть еще кто-нибудь?