Вторая ударная в битве за Ленинград - [33]

Рядом с редактором пристроился в углу на нарах Лазарь Борисович Перльмуттер — литературный сотрудник «Отваги», добровольно исполнявший, кроме того, обязанности литредактора, корректора и радиста. Талантливый педагог и ученый, статьи которого о языке и стиле Лермонтова еще недавно горячо обсуждались в нашей студенческой среде, он добровольцем отправился на фронт вместе со своими студентами-выпускниками.

Лазарь Борисович сидит согнувшись у приемника и записывает очередную сводку Совинформбюро. Вместе с Румянцевым и печатником Лакиным они умудряются и в дороге выпускать на нашей американке листовки со сводками Совинформбюро. Если это не удается, то сводка размножается в нескольких экземплярах на машинке, и мы пускаем ее по вагонам. А на остановках, обычно где-нибудь на подъезде к забитой до отказа станции, наш филолог включает на полную мощность радиоприемник (пожалуй, единственный в эшелоне), и тогда у вагона собирается толпа. Диктор медленно дает текст на запись, повторяя отдельные слова по буквам, то и дело обозначая разделы сообщений стандартной фразой: «Абзац. Три звездочки».

У походной «буржуйки» в середине вагона сидит, пошевеливая догорающие угли, пока еще безвестный, но уже Вучетич. Евгений Викторович — наш редакционный художник. Он тоже ополченец. В редакцию его порекомендовал взять начальник политотдела дивизии — профессор факультета языка и литературы Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина Федор Михайлович Головенченко. Мы разыскали Вучетича в окопах.

— Рядовой Вучетич! — отрапортовал он, одним махом выпрыгнув из окопа и ловко, словно всю жизнь провел в армии, вытянувшись перед батальонным комиссаром.

Ладно подогнанная форма, аккуратно завернутые обмотки, сложенная по всем правилам скатка с притороченным котелком — многие ли, кому довелось знать этого замечательного человека, видели его в такой форме?

Пытливо оглядев ловкую и подтянутую фигуру художника, Николай Дмитриевич говорит:

— Ну что же, рядовой Вучетич, как бы вы отнеслись к предложению пойти художником в нашу редакцию?

В нашей походной типографии не было, да, кажется, и не полагалось, никакой цинкографии, и Евгению Викторовичу пришлось на первых порах решать проблему иллюстрирования газеты, так сказать, подручными средствами. В одной из разрушенных школ он раздобыл кусок линолеума, и вот теперь с помощью самодельного резца осваивал новую для него профессию гравера. Имеет ли существенное значение, что его первые опыты в гравировании доставляли немало веселых минут нашим редакционным острословам да и самому «граверу»? Меньше радости испытывали пока те, кто становился объектом изображения. Но можно не сомневаться, что любой из них с величайшей радостью завладел бы сейчас для своего альбома экземпляром нашей газеты, где обычно указывалось: «Гравюра на линолеуме Е. Вучетича».

Назову еще двух членов нашего коллектива: наборщиков Моисея Марковича Раппопорта и Левина (к стыду своему, не могу вспомнить его имени). По возрасту они уже не подлежали призыву, но когда в типографию, где они работали, явился за содействием в создании походной типографии наш редактор, они не только упросили его взять с собой в газету, но фактически и создали нашу типографию. Они без устали ездили по московским типографиям, где их хорошо знали, отбирали нужные шрифты и материалы, помогли достать небольшую печатную машину, которую можно было смонтировать на грузовике. Короче говоря, создали всю материальную часть для выпуска газеты. За несколько дней они успели сделать столько, сколько в обычных условиях не сделать бы и за месяцы.

Из числа ополченцев, составивших первоначальную основу «Отваги», надо еще назвать машинистку Валю Старченко — совсем еще молодую московскую комсомолку, которую родители не могли удержать дома, да Анну Ивановну Обыдену, которая в дополнение к своей официальной должности корректора была хозяйкой нашего нового дома. Ее муж и сын — оба профессиональные военные — оказались на фронте с первого дня войны. Она не стала сидеть дома одна и отправилась на фронт вслед за ними.

Кто еще? Уже по дороге на фронт, в Ярославле, к нам присоединилась Женя Желтова. Бог знает, как она проведала о нашей кратковременной остановке в редакции «Северного рабочего», гостеприимный редактор которого тов. Кашин предоставил в наше распоряжение свою пресс-комнату. Женя Желтова — комсомолка, работала в заводской многотиражке. Война помешала ей закончить факультет журналистики Ленинградского университета.

— Едва ли вас устроит наше предложение. Ведь вы журналистка, а нам нужен корректор.

— Я согласна корректором.

После октябрьских боев на Смоленщине я уже не считал себя новичком на фронте, поэтому осторожно спросил:

— Так захотелось на фронт?

Вопрос, видимо, обидел девушку. Внимательно взглянув мне в глаза, она подчеркнуто спокойно ответила:

— Да.

С ее приходом в редакцию мы получили не только профессионального корректора, но и прекрасного журналиста, чьи очерки и зарисовки о боевых делах воинов отличались особой эмоциональной насыщенностью и душевной теплотой.

Постепенно наша редакция пополнялась все новыми и новыми людьми. В ней появились опытные газетчики Борис Бархаш, Лев Моисеев, Николай Родионов, Виталий Черных, Александр Ларионов. Несколько позже пришел к нам Всеволод Багрицкий — самый молодой наш журналист, ему тогда едва исполнилось девятнадцать. Еще позднее, уже за Мясным Бором, к нам присоединился известный татарский поэт Залилов — Муса Джалиль, чье легендарное имя через несколько лет стало символом высокой гордости, непоколебимого мужества, верности и преданности делу социализма. Здесь, на Волхове, суждено было начаться бессмертию воина и поэта.