Вторая мировая война - [269]

Принимая во внимание дополнительные трудности, которые, по всей вероятности, возникнут в зимнее время на такой сложной местности, как Арденны, я лично докладывал Гитлеру, что необходимо обеспечить впятеро большую норму бензина. Фактически, когда началось наступление, нам дали лишь полторы нормы. Хуже того, значительная часть горючего находилась слишком далеко в тылу, в больших колоннах грузовиков на восточном берегу Рейна. Когда кончилась туманная погода и начала действовать авиация союзников, доставка горючего очень затруднилась».

Войска, не зная обо всех этих скрытых слабостях, безгранично верили Гитлеру и его заверениям в победе. Рундштедт вспоминает: «В начале наступления моральный дух войск, участвующих в операции, был поразительно высок. Они, в отличие от высших командиров, которым были известны факты, действительно верили в возможность победы».

После того как Гитлер отклонил его «минимальный» план, Рундштедт оставался в тени, предоставив Моделю и Мантейфелю, которые имели больше шансов повлиять на Гитлера, бороться за чисто технические изменения в плане — единственное, что соглашался обсуждать Гитлер. Рундштедт лишь номинально участвовал в заключительном совещании, состоявшемся 12 декабря в его штабе около Бад-Наугейма. Гитлер присутствовал на совещании и руководил его работой.

Что касается технических изменений и тактических усовершенствований, то о них ярко рассказал Мантейфель. Его рассказ соответствует данным, полученным впоследствии из документальных и других источников.

«Когда я увидел приказ Гитлера о наступлении, я был поражен, обнаружив, что там изложены даже метод и время атаки. Артиллерия должна была открыть огонь в 7.30; атака пехоты назначалась на 11.00. В промежутке авиации предписывалось бомбить штабы и коммуникации. Танковые дивизии не должны были наносить удар, пока массы пехоты не прорвут оборону противника. Артиллерия была рассредоточена по всему фронту.

Это показалось мне неразумным в нескольких отношениях, поэтому я немедленно разработал другой метод и объяснил его Моделю. Модель согласился со мной, но саркастически заметил: “Вы лучше договоритесь об этом с фюрером”. Я ответил: “Хорошо, я так и сделаю, если вы поедете со мной”. И вот 2 декабря мы оба отправились к Гитлеру в Берлин.

Я начал словами: “Никто из нас не знает, какая будет погода в день атаки. Уверены ли вы, что авиация сможет выполнить свою задачу, учитывая превосходство союзников в воздухе?” Я напомнил Гитлеру два прежних случая в Вогезах, где танковые дивизии совершенно не могли двигаться днем. Затем я продолжал: “Все, чего добьется наша артиллерия в 7.30, — это разбудит американцев, и у них будет три с половиной часа, чтобы принять контрмеры до начала нашей атаки”. Я также указал, что немецкая пехота в своей массе не так хороша, как прежде, и вряд ли способна вклиниться так глубоко, как требуется, особенно на такой трудной местности. Ведь американская система обороны состояла из цепи передовых опорных пунктов, а главная полоса обороны проходила далеко позади, и прорвать ее гораздо труднее.

Я предложил Гитлеру внести ряд изменений. Во-первых, начать наступление в 5.30, под покровом темноты. Правда, это ограничило бы количество целей для артиллерии, но позволило бы сосредоточить огонь на важнейших объектах — батареях, складах боеприпасов и штабах, места расположения которых точно определены.

Во-вторых, я предложил в каждой пехотной дивизии сформировать по одному штурмовому батальону из самых опытных солдат и офицеров. Эти штурмовые батальоны должны были начать атаку в 5.30 без артиллерийской поддержки и пройти в промежутки между американскими передовыми опорными пунктами. Им следовало по возможности уклоняться от боя, пока они не вклинятся достаточно глубоко.

Прожекторы, выделенные зенитным частям, должны освещать путь штурмовым батальонам. Незадолго до этого на меня произвела большое впечатление демонстрация этого метода, и я считал это решающим фактором для быстрого вклинения до наступления рассвета.

Изложив свои альтернативные предложения Гитлеру, я стал доказывать, что нельзя вести наступление иным способом. Я утверждал: “В 16.00 уже стемнеет. Следовательно, если наступление начнется в 11.00, у нас останется только пять часов светлого времени для осуществления прорыва. Весьма сомнительно, что этого удастся достичь вовремя. Если вы примете мои предложения, у нас будет лишних пять с половиной часов для достижения этой цели. Потом, с наступлением темноты, я могу двинуть танки. Они будут наступать в течение ночи, пройдут через боевые порядки нашей пехоты и к рассвету следующего дня смогут самостоятельно атаковать главную полосу обороны”».

По словам Мантейфеля, Гитлер без звука принял эти предложения. Это было важно. По-видимому, он был готов выслушать предложения генералов, в которых верил (в их число входил и Модель), хотя испытывал инстинктивное недоверие к большинству высших генералов. Опираясь на собственный штаб, Гитлер понимал, что его генералам не хватало опыта в боевых условиях.

Однако улучшение перспектив наступления в результате этих тактических изменений сводилось на нет из-за сокращения предназначенных для участия в нем сил. Командиры, которым было поручено вести наступление, вскоре, к своему разочарованию, узнали, что они не получат части обещанных сил вследствие угрожающих ударов русских на Востоке.