Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г. - [19]

Мы полагаем, что из 13 лиц, кроме председателя совета министров, входящих в состав кабинета, должно быть не менее 7 лиц, призванных из общества, сплоченных единством политической программы. Между этими лицами должны быть распределены портфели министров: внутренних дел, юстиции, народного просвещения, земледелия, торговли, оберпрокурора Святейшего Синода и государственного контроля.

Главою кабинета должны быть вы, ибо назначение нового главы явилось бы в настоящее время колебанием авторитета власти. Вновь образованный кабинет, в противовес декларации 13-го мая, должен обратиться к стране с правительственным сообщением, в коем должны быть ясно и определенно установлены те задачи, которые ставит себе министерство. В сообщении этом кабинет должен заявить, что он подготовит к внесению в Государственную думу целый ряд законопроектов по важнейшим очередным вопросам государственной жизни, и в том числе проект земельного устройства и расширения крестьянского землевладения, в целях которого правительство не остановится и перед принудительным отчуждением части частновладельческих земель в случаях необходимости, установленных местными землеустроительными учреждениями.

Одновременно с организацией нового кабинета мы признаем необходимость, чтобы высочайшими указами Государя Императора было приостановлено произнесение приговоров смертной казни до созыва Государственной думы и дарована амнистия всем лицам, привлеченным к ответственности и отбывающим наказание за участие в освободительном движении и не посягавшим при этом на жизнь людей и чужое имущество.

Вновь образованный кабинет должен неотложно выработать законопроекты, регулирующие пользование правами и свободами, возвещенными 17-го октября, и устанавливающие равенство перед законом всех российских граждан, и представить их на высочайшее утверждение для введения их в действие временно, впредь до утверждения законопроектов Государственной Думы. В то же время правительство должно прекратить действие всех исключительных положений.

В заключение мы считаем совершенно необходимым, в целях успокоения страны, приступить возможно скорее к производству выборов и созвать Государственную Думу не позднее 1-го декабря 1906 года».

Если сравнивать это письмо с тем, что в октябре 1905 года графу Витте говорила земская делегация, или с тем, на чем рушились закулисные переговоры в 1-й Думе, оно заключало много уступок. В нем не было речи ни об Учредительном собрании по 4-хвостке, или о болгарской или бельгийской конституции, ни принципиального отвержения «коалиции» с бюрократическим миром, ни «отвода» лично против Столыпина. Уступлено было даже в том, на что сначала так «горячо» ополчились Шипов с кн. Львовым, т. е. в проведении временно законов, без представительных учреждений; это как раз то, что хотел сделать Столыпин и против чего они горячо возражали.

Если бы земская делегация предложила эту программу в октябре 1905 года, все могло бы пойти по-иному. Но обстоятельства с тех пор изменились. В той форме, в которой эта программа теперь предлагалась, она не могла быть Столыпиным всерьез принята. Письмо ставило условием исполнение тех требований, которые были помещены в думском адресе, – амнистия, приостановка смертной казни, снятие исключительных положений и непременно принудительное отчуждение земель. В адресе они были поставлены так, что получили категорический отрицательный ответ в декларации 13 мая и явились поводом к роспуску. Принятие правительством этой программы теперь не могло бы быть понято иначе, как капитуляция его перед распущенной Думой. Ускоренный же созыв Думы, как этого требовало письмо, т. е. производство новых выборов, в атмосфере такой капитуляции, немного отличался бы от совета[26], который раньше в газете давал Милюков: просто вернуть прежнюю Думу. Такую политику, конечно, можно было и защищать, и вести; но не Столыпин, распустивший 1-ю Думу, мог ее сделать своей. Когда письмо требовало для общественных деятелей, «объединенных этой программой», семи портфелей, главных во внутреннем управлении, в том числе – и на первом месте, – поста министра внутренних дел, который занимал сам Столыпин, но добавляло при этом, что главой кабинета должен оставаться Столыпин, «ибо назначение нового премьера явилось бы в настоящее время колебанием авторитета власти», – это уже звучало насмешкой. Если бы Столыпин на это пошел, он в обоих лагерях убил бы к себе уважение; управление государством на таких основаниях он должен бы был предоставить другим, а не цепляться за свое место, унижая себя. Потому в этих «условиях» Столыпин правильно усмотрел определенный отказ. Так он и ответил. Привожу и его ответ тоже почти целиком:

«Милостивый Государь Дмитрий Николаевич.

Очень благодарен вам и князю Львову за ваше письмо. Мне душевно жаль, что вы отказываете мне в вашем ценном и столь желательном, для блага общего, сотрудничестве. Мне также весьма досадно, что я не сумел достаточно ясно изложить вам свою точку зрения и оставил в вас впечатление человека, боящегося смелых реформ и сторонника «маленьких уступок». Дело в том, что я не признаю никаких уступок, ни больших, ни маленьких. Я нахожу, что нужно реальное дело, реальные реформы и что мы в промежуток 200 дней, отделяющих нас от новой Думы, должны всецело себя отдать подготовлению их и проведению возможного в жизнь. Такому «делу» поверят больше, чем самым сильным словам.