Всюду третий лишний - [9]

В то время, как настоящие Олимпийские игры проходили раз в четыре года, наши олимпийские игры для животных устраивались, когда нам заблагорассудится, то есть очень часто. Прыжки в длину: бросание медвежат от одной стенки к другой; прыжки в высоту: бросание медведей под потолок; метание в унитаз: поднимается крышка унитаза и с другого конца мастерской, с расстояния в пятнадцать футов, надо было подбросить медведя вверх так, чтобы он, вращаясь в воздухе, влетел в унитаз. Игра продолжалась до первого победителя (а таковым всегда оказывался кто-либо из пластмассовых кукол, потому что у этих конечности можно было отделять от тел, после чего их можно было бросать, как теннисные мячи).

Медведи везде и повсюду сопровождали нас в специально приспособленном мешке, мы обходились без них лишь во время отдыха, который вся семья проводила у бабушки в Корнуолле. Нам разрешалось брать с собой не больше трех медведей, так как багажник нашего «фиата» был маловместительным. У каждого из нас был свой любимый медведь. Моим любимцем была Ушастая, большая медведица-кукла, а любимцем Дэнни был Бурый Медведь, повелитель звериного королевства, по виду медведь-управитель, который правил нашим королевством, восседая на троне, сооруженном из набора «Лего», и был одет в голубое платье, ниспадавшее с его плеч подобно горностаевой мантии. Я не знаю, тревожился ли отец из-за меня – хотя по прошествии лет он сказал, что тревожился, – но что касается Дэнни, из-за него он должен был не то чтобы тревожиться, а по-настоящему волноваться – на год старше меня, почти одиннадцать, и ни единого приятеля во всем мире, не считая тех, что были набиты шерстью и ватой.

По-моему, символическое окончание нашего детства пришлось на один из обычных дней 1984 года, который мы целиком посвятили своим медведям. Хотя к этому времени наша семья считалась довольно обеспеченной, наша с Дэнни спальня все еще размещалась в подвальном этаже и спали мы на той же двухъярусной кровати, купленной, когда мне было шесть лет. В помещении всегда было сыро, несмотря на постоянно включенный калорифер, и мы регулярно подвергались нашествию различных насекомых – уховерток, мокриц, сороконожек и тараканов, – отцу это очень нравилось, поскольку он проводил на них испытания химических средств, надеясь создать некое супернасекомое, что лично в меня вселяло страх и ужас. В тот самый день, о котором я вспоминаю, я развязал мешок, где мы хранили наших любимцев, и во рту одного из медведей обнаружил живую гусеницу, оказавшуюся, как сказал папа, личинкой навозной мухи. Отец, видя в находке шанс повлиять на тревожащую его ситуацию, объявил, что Бурый Медведь должен быть ликвидирован по соображениям гигиены. Дэнни, который уже прослушал рассказы миссис Маккей, преподавательницы общей истории, о Древнем Египте, решил, что если Бурому Медведю, повелителю звериного королевства, суждено умереть, то тогда все, что принадлежит ему, то есть все его подданные, также должны отправиться в потусторонний мир вместе с ним. Мы сожгли всех, а их было не меньше сотни, в металлическом баке для мусора, установленном в конце проезда. Отец, наверняка чувствуя облегчение, старался ускорить процесс сожжения, орудуя обломком биты для крикета. Бросая мишек одного за другим в это адское пламя, мы с Дэнни произносили над ними посмертные напутствия, пользуясь языком, выработанным за время многолетнего общения с ними. В этом сожжении было и что-то пугающее: живот медведя Арбакла вдруг вспыхнул, как факел; большие висячие уши медведя по прозвищу Пес свернулись, как сворачивались отмирающие листья, снятые с помощью замедленной съемки для сериала «Дикая природа в час дня»; Ушастую и Бурого, которые считались семейной парой, бросили в огонь вместе.

Вот что происходило в тот самый значительный для нашей истории с плюшевыми мишками день, однако на следующее утро мы проснулись, рыдая как малые дети над тем, что сотворили накануне.

Произошедшее, тем не менее, показало еще одну сторону характера Дэнни – он оказался эгоистом. Склонность к эгоизму Дэнни проявлял всегда. В детском возрасте, да и потом, повзрослев, мы всегда делали то, что хотел он: соревновались в тех видах спорта, в которых он был более тренированным; играли в те игры, в которых он соображал лучше и имел более устойчивые навыки; играли теми игрушками, которые выбирал он. «Хоть я уже и съел свою порцию, но я хочу еще» было его излюбленной фразой за обеденным столом. Сказав так, он тянулся, чтобы положить себе еще картошки. Но эгоизм Дэнни хотя и вызывал во мне, да, возможно, и не только во мне, раздражение и злобу, но в тоже время как бы подсказывал, до какой степени можно было его терпеть. Он никогда не делал ничего из вежливости или подчиняясь желанию другого. Он всегда делал лишь то, что хотелось ему. Быть с ним рядом считалось чем-то особым, потому что он не хотел видеть рядом с собой никого другого, и когда он готовил мне питье с черносмородиновым сиропом или покупал что-нибудь на свои деньги, в этом всегда было что-то особенное.

– Дэнни, я не могу поверить, что ты купил мне эту серию этикеток для спичечных коробков с автомобилями.