Всю жизнь с морем - [27]

— Миловзоров и Битте хорошо отзывались о вас. Я привык доверять своим помощникам. Если на вашей вахте случится что-нибудь, грозящее судну бедой, и если нет возможности быстро предупредить меня, принимайте смело и решительно меры, чтобы предотвратить аварию. Можете давать любой ход, изменять курс, словом, все, что найдете нужным при сложившихся обстоятельствах, а затем уже извещайте меня.

Каждый молодой судоводитель поймет, как это было мной воспринято, как повысило у меня чувство ответственности. Стоя на вахте в море при плохой видимости, я старался не допустить ни малейшего промаха, зная, что мне доверена безопасность людей и судна. Я чувствовал себя действительно хозяином положения. В этом плавании, на подходе к Сангарскому проливу, в густом тумане, слева по носу, на близком расстоянии, я и впередсмотрящий услышали шум прибоя, а затем вскоре мы обнаружили и пенящийся бурун у песчаного берега. Гросберг только что спустился с мостика, предупредив меня, что по счислению мы подходим к проливу. Хотя курс был проложен на середину входа в пролив, по-видимому, теплое течение, идущее вдоль западного побережья Японии с юга на север, снесло «Сишан» влево. Медлить было нельзя, судно шло полным ходом. Я приказал положить руль право на борт и дал полный ход назад. Почти одновременно с этим на мостик спокойно поднялся Гросберг (я не успел известить его — он услышал звон машинного телеграфа и тотчас же вернулся). По левому борту ясно был виден берег. Капитан внимательно посмотрел вокруг и сказал:

— Сделали правильно. Как только судно погасит инерцию, измерьте глубину.

— Есть, — ответил я.

Бросили лот, глубина оказалась значительной.

— Вот и отлично, теперь смело пойдем дальше. Не стесняйтесь, действуйте решительней. Будьте осторожны, здесь много встречных судов и рыбаков.

Такая выдержка и хладнокровие мне очень импонировали, хотелось и самому быть таким же. Я невольно вспоминал подобные случаи на «Рязани», когда помощников капитана сковывали окрики и грубость Аузена и сам он нервничал, метался по мостику, отдавая бестолковые и иногда противоречивые приказания.

Сангарский пролив прошли благополучно. Погода при выходе в Тихий океан прояснилась. «Сишан» продолжал идти полным ходом, проходя за вахту пятьдесят миль. На судне все было подготовлено для подачи и крепления буксирных тросов. И вот, когда оставалось каких-то семьдесят миль, капитан Кандараки сообщил нам, что благодаря увеличившейся мертвой зыби «Симферополь» удачно сошел с рифов и своим ходом идет в Хакодате на ремонт. Учитывая большие повреждения днища, Кандараки все же просил Гросберга сопровождать его до этого порта. Вскоре суда встретились. Посоветовавшись, капитаны решили перевести всех пассажиров «Симферополя» на «Сишан».

В Хакодате Гросберга и Кандараки ждало распоряжение о переброске груза с «Симферополя» на «Сишан», который должен доставить их по назначению. С помощью портовых грузчиков такая перевалка отняла двое суток. Пополнив запасы, мы вышли в море.

«Сишан» отлично выполнил рейс в Гижигу и на Охотское побережье и возвращался во Владивосток. На подходе к проливу Лаперуза мы получили сообщение о начавшейся войне с Германией и Австро-Венгрией.

Глава VIII Война

Во Владивостоке царило необычное оживление, толпы людей ходили с флагами и портретами императора, кричали «ура», пели «Боже, царя храни».

Было бы неточно сказать, что начавшаяся война была непопулярна среди населения Дальнего Востока, в частности среди молодежи, принадлежащей к средним слоям населения. В кают-компаниях на судах горячо обсуждались причины войны, решение русского правительства защищать Сербию от наглого нападения на нее австрийцев. Нередко, если кто-либо из пожилых людей говорил о трудностях предстоящей тяжелой и кровопролитной войны, молодежь энергично нападала на пессимиста, обвиняя его в отсутствии патриотизма. Большинство людей, включая военных, с которыми нам так или иначе приходилось встречаться, было совершенно уверено в том, что Россия, Франция, Англия и Сербия разгромят за восемь — двенадцать месяцев центральные державы, хотя они и признавали, что борьба будет нелегкой и потребует больших жертв. Немало молодежи, окончившей мореходку, пошло в армию добровольцами. На улицах замелькали золотые погоны прапорщиков и косынки медицинских сестер — это стало модой.

До нас доходили слухи о забастовках рабочих Питера. Эти выступления осуждались, многие говорили, что это, дескать, дело рук немцев, их шпионов. Молодежь, охваченная ложнопатриотическим шовинистическим угаром, стремилась принять участие в войне. Кое-где были разгромлены лавки немцев, что тоже считалось проявлением патриотизма.

В сентябре «Сишан» вторично сделал рейс на Камчатку и возвратился во Владивосток. Как это было принято, Гросберг отправился к управляющему с докладом. Возвратился он через несколько часов, к началу ужина на судне, расстроенный. Заняв свое место за столом, Гросберг что-то невнятно бормотал в ответ на наши вопросы, повторяя свое любимое ругательство «чертова два», изредка недовольно поглядывал в мою сторону. Вскоре всем в кают-компании стало ясно, что «старик» расстроен из-за меня. Я перебирал в памяти весь прошедший рейс и не мог вспомнить, чем я мог провиниться или в чем подвести капитана. Закончив ужин, отодвинув тарелку, Гросберг сказал: