Вся жизнь в цирке - [9]

В финале номера мы исполняли упражнения на двойном бамбуке. На металлической дуге, похожей на коромысло, были подвешены две бамбуковые палки. К центру дуги была прикреплена машинка на шарикоподшипниках с зубником. Держа в зубах дугу, отец раскручивал бамбук, а мы с Мартой проделывали в это время гимнастические движения, затем повисали вниз головой и, просунув ногу в петлю, прикрепленную у верхнего конца бамбука, второй ногой становились на палку, изображая флажок. Незаметно для зрителя мы вытаскивали из бамбука по две палочки, и, когда аппарат раскручивался, у нас в руках оказывались красные флажки. Затем отец на руках опускал нас на манеж.

Теперь трудно даже представить, что этот номер исполняли две совсем маленькие девочки, из которых старшей было десять лет. Выступали мы каждый вечер, да еще обязательно репетировали днем. Работали без всяких мер предосторожности, без сеток и лонж, на большой высоте. Таковы были суровые, скажу больше, жестокие законы частных цирков, в которых мы начинали наш путь.

Об охране труда, об инженерах, проверяющих аппаратуру, о врачах, регулярно осматривающих воздушных гимнастов перед их выступлениями, как это делается теперь, мы даже не слышали. Конечно, труд артиста всегда радостен, но в то же время какой это был суровый, тяжелый, недетский труд. Не случайно в старом цирке многие артисты, начавшие свой трудовой путь с детства, рано старились, часто заболевали тяжелыми болезнями, делались инвалидами. Круг их интересов был очень ограничен, многие были малообразованны, даже неграмотны. Я еще помню цирковые программки, которые вывешивали за кулисами; фамилии на них обозначались условными значками и закорючками, чтобы их могли разобрать неграмотные. Цирковые артисты, за немногим исключением, не ходили в театры и тем более в музеи. Даже кино посещали не часто. Артиста, читающего книгу, в цирке можно было увидеть так же редко, как белого слона. Все время, все желания с самого раннего детства съедал тяжелый труд. Труд буквально из-за куска хлеба!

Иногда на «бис», или, как у нас в цирке принято говорить, на «декапо», отец и Марта демонстрировали такой трюк. Они взбирались на рамку, сестра надевала пояс с зубником и вращающейся машинкой. Отец, вися на подколенках, брал Марту за руки, она как бы переворачивалась на задний бланж, и отец ее сильно раскручивал. Этот трюк пользовался неизменным успехом, но Марта плохо переносила его — у нее кружилась голова, — и поэтому мы старались заменить его танцами.

Я уже упоминала, что в те годы каждый артист после окончания номера обязательно исполнял какой-нибудь танец. Вкусы публики были неодинаковы, и мы должны были приспосабливаться к ним. Поэтому, приезжая в тот или иной город, наши родители спешили узнать, какие танцы здесь любят, и маме приходилось буквально за два дня обучать нас им.

Я отчетливо помню наши выступления в Краснодаре в 1925–1926 годах. Когда номер заканчивался, зрители начинали кричать: «Наурскую!» И в костюме амуров мы танцевали лезгинку. Чудовищно, нелепо, но публике это нравилось, нас много раз вызывали, а иногда мы даже бисировали свои танцы.

Отец возмущался этим приспособлением к вкусам зрителей. Захваченная темпераментным танцем, публика забывала о воздушном номере, который с таким трудом и любовью мы готовили.

В те годы в большинстве частных цирков проводились чемпионаты борьбы, разыгрывались лотереи и часто цирковая программа была лишь дополнением к лотерее. Сборы были хорошие в том случае, если на арене разыгрывались денежные призы, коровы или выступали борцы, завоевавшие популярность как непобедимые.

После Челябинска мы получили контракт в Уфу. Программа здешнего цирка мало отличалась от программ других провинциальных цирков. Чемпионат французской борьбы, несколько номеров в исполнении семьи Сычевых, два-три номера семьи Жеймо, артисты Митус — клишники, и наш номер «Летающие амуры».

Родители решили приготовить с нами второй номер — «Дивертисмент танцев». Я думаю, что на эту мысль их натолкнул танцевальный дуэт сестер Элеоноры и Янины Жеймо. Они выступали с характерными танцами, сменяя во время исполнения два-три костюма различных народностей. Мне очень нравились девочки Жеймо, особенно Янина, поражавшая всех своей природной артистичностью. Впоследствии она завоевала популярность как актриса кино.

В 1923 году мы из Уфы переехали в Саратов, в цирк Бенедетто. В то время Саратовский цирк представлял собой небольшое деревянное здание, отапливавшееся четырьмя печами-«буржуйками», установленными в проходах у манежа. Затапливали печи за час до начала представления, но тепла они давали мало, и, когда зал наполовину пустовал, работать было очень холодно. В артистических уборных было тесно и тоже холодно, мы одевались над горящими керосинками. Это было очень рискованно; помню, как у артистки Кронец вспыхнул газовый костюм.

Обычно родители просили ставить наш номер в первом отделении, когда же это сделать не удавалось, я всегда засыпала где-нибудь в уголке. Видимо, возраст брал свое, да и физическая нагрузка за день была слишком велика.

Однажды за кулисами, слушая рассказы старших девочек, я уснула на сундуке, свернувшись в комочек. Мы должны были выступать в начале второго отделения. Нужно было готовиться к выступлению, а меня нигде не могли найти. Искали и в зрительном зале и за кулисами, и лишь в антракте, когда подготавливали аппаратуру к нашему выступлению, один из униформистов обнаружил под галеркой крепко спавшего ребенка. Меня разбудили, антракт несколько затянулся, но выступление все-таки состоялось.