Вся жизнь – игра - [11]

– Уяснил, – мрачно сказал отошедший от дел банкир. – Ну, что за подарок? – Он оглянулся на нас, но Павел Борисович предупредил возможную его фразу встречным:

– Ничего, при них, они, можна-а-а сказать, свои. Значит, так, Леша. Я же предупреждал, что у меня денег не так много, как у твоих этих… которые дарят машины за триста «штукарей» в гринах. Как обещал: чисто символический подарок!

И он, потянувшись во внутренний карман, медленно извлек оттуда… по напряженному лицу Хала можно было предположить, что он ожидает от Маминова-старшего по меньшей мере компактную ядерную бомбу… но Павел Борисович вынул оттуда безделушку. Что-то похожее на фигурку гнома в шляпке. При ближайшем рассмотрении это оказался не гном, а просто толстый человечек в смокинге, с нагловатым лицом и самодовольной улыбкой. На его шее висел ключ, на котором было выгравировано число 350. На голове же у человечка была не шляпка, а цилиндр.

Откровенно говоря, мне подарок показался забавен, но по холодному лицу Маминова скользнуло какое-то настороженное, почти неприязненное выражение, когда он брал из рук отца этот «чисто символический подарок». Тот карикатурно расцеловал сына в обе щеки, как будто тот был не всемогущим финансистом, а маленьким мальчиком. Наконец Алексей Павлович рывком уклонился от образцово-показательных пантомимических объятий и поцелуев подгулявшего родителя и выговорил, как швырнул:

– Спасибо за подарочек. Где это ты раздобыл этакое чучело? Ну ладно. И на том спасибо.

– Это не чучело, – пояснил Павел Борисович, речь которого наконец-то (и довольно неожиданно, по крайней мере для меня) обрела связность, – это капиталист-финансист. Важный человек. Правда, сейчас он ничего не делает – только трясется над златом своим. А раньше он очень уставал на работе, и потому редкие дни отдыха у него являлись чем-то вроде похмельного синдрома после опьянения бешеной деятельностью, которую он развивал. Когда-то он был жутким трудоголиком и не мог даже заснуть, чтобы не думать о своих акциях, облигациях, векселях, екселях-мокселях! А теперь мой капиталист-финансист заскучал. Ему даже неохота трахать собственную жену. Кстати, ее я тебе как-нибудь подарю на досуге. Симпатичная такая куколка.

– Хватит. Хал, за мной!

– А теперь этот капиталист-финансист, у которого все благополучно, – не унимался Павел Борисович, выкрикивая в спину удаляющемуся сыну и его телохранителю, – скучает и ищет себе на жопу проблем, приключений. Пусть даже бутафорных. Вот, даже ключик от своего сейфа подготовил, чтобы бабки вынимать, которыми он за эту бутафорию расплачиваться будет. Ищет себе игру, которая бы его развлекла. А не знает того, что жизнь и есть самая дорогая и жестокая игра, и никаких денег не хватит, чтобы ее оплатить, если расплачиваться по полной программе!

– Пьяная скотина! – пробормотал Маминов и хлопнул дверью галереи так, что вылетело стекло в двери. Вслед за ним вышли и Хал с Мавродитисом и Анна Ивановна с Еленой.

Павел Борисович достал из-под дивана бутылку вина и хватил здоровенный глоток прямо из горлышка (первый раз я видела, как дорогое французское вино пьют на манер дешевого портвейна). Еще двух глотков хватило, чтобы бутылка полностью опустошилась, Павел Борисович швырнул ее в кадку с пальмой и, повалившись на диванчик, захрапел.

Родион смотрел на своего непутевого крестного, а потом кашлянул и проговорил:

– Мне почему-то кажется, что нам пора. – И мы последовали за Маминовым с его семьей, компаньоном и охранником.

* * *

Все упомянутые персоны обнаружились в одной из гостиных, внушительной комнате с громадным витражным окном, вызывающим смутные ассоциации с церковью. Родион Потапович подошел к Климовой, которая беседовала с Маминовым-младшим. Тут же ошивался и совершенно пьяный бывший кандидат в члены Политбюро ЦК.

– Анна Ивановна, – сказал Родион хозяйке дома, – мне кажется, что нам пора откланяться. Мы хотели поблагодарить всех за гостеприимство и еще поздравить вас, Алексей Павлович, со знаменательной датой.

Маминов сидел в некотором отдалении от нас и редкими глотками пил вино из тонкого бокала. Возле него торчал неподвижно телохранитель Хал, а на столике виднелась нелепая фигурка подарочного «капиталиста-финансиста», по выражению Павла Борисовича. Услышав обращенные к нему слова Шульгина, экс-банкир не спеша поднял бокал, отвечая на приветствие моего босса.

Из располагающейся неподалеку бильярдной доносился громовой голос неунывающего Мавродитиса. Тот оживленно выигрывал «зеленые» у одного из гостей, крупного рыботорговца. При этом двусмысленно шутил, что выигрывает вовсе не американские доллары, а дико позеленевшие от сырости «деревянные», то бишь родные рубли.

– Дерево-то в сырости покрывается плесенью, ты, рррыбная душа! – посмеиваясь, гремел он, пряча в карман очередной выигрыш.

Рыбный магнат морщился, но аккуратно отсчитывал проигранные суммы. Изредка предлагал прекратить игру, но веселый грек-банкир острил, перекраивая известные шекспировские слова: «Мавродитис сделал свое дело, Мавродитис может уходить? Не-ет, рыбная душа! Еще по «пирамидке»!»

– Телемах дурит, – сказал Маминов, вдруг поднимаясь из кресла. – Хал, иди позови господина Мавродитиса.