Вся правда о русалках. Полевой определитель - [40]

— Кого призвать к порядку? Уж не тех ли, кто ворует сено? — спросил я, ибо давно выучил наизусть все истории, приведенные в классическом труде Эйзена «Книга о русалках».

— Откуда ты знаешь? — оторопела она. — Я же никому не рассказывала.

Тут уж мне представилась возможность выразить свою обиду и заметить, что вовсе я не первый человек, кому она это поведала. Она стояла на своем и клялась, что я самый-самый первый. Когда же я несколько оскорбленно и ревниво спросил, разве она не помнит Яана Роотслане из Вынну… скромная русалочка стала утирать глаза. Да она никогда слыхом не слыхивала о Яане Роотслане, знать такого человека не знает и предположить не могла, что он таким болтуном окажется…

Я долго успокаивал русалку, помог ей выжать белье (с ее разрешения!) и только после того, как совершенно чистосердечно признался, что тоже не знаю Яана Роотслане, никогда в жизни о нем не слышал, но вообще-то мужики сплошь бесструнные балалайки, а особенно этот Яан Роотслане, она рассказала мне о своих впечатлениях и практике перематериализации в сноп. Ее рассказ почти полностью совпадает с изложением Яана Роотслане.

РУСАЛКА И ВОРЫ (№ 89)

Яан Роотслане из Вынну.

…Как-то раз в троицыну ночь сын и дочь батрака пошли к реке воровать сено, которое они заранее подрезали серпами.

Когда мешок был почти полон, парень заметил, что на берегу вроде бы сноп виднеется. И говорит сестре: «Смотри-ка, хозяин сноп оставил для отпугивания. Знаешь, что я сделаю? Я прихватил огниво — пойду да подожгу его!»

Сестра принялась отговаривать брата, но тот не послушался, запалил огнивом трут и стал сноп поджигать. Поджигал, поджигал, а сноп не загорается. Наконец парень умаялся и говорит: «Что это за чертова солома, никак не загорается, — может, русалка снопом обернулась?»

Едва парень успел это вымолвить, как сноп вдруг обернулся женщиной. Отвесив парню звонкую затрещину, она подбежала к девушке, схватила ее за пояс и хотела было утащить с собой в реку, но пояс не выдержал и лопнул, а девушка таким макаром жизнь себе спасла. Тогда женщина с разбега бултыхнулась в реку и исчезла в волнах.

Тут уж и брат, и сестра убедились, что это не кто иной, как русалка. С тех пор брат и сестра никогда не ходили сено воровать.

Я не скупился на похвалы и всячески превозносил расторопность русалки, отпугнувшей расхитителей чужого добра, тем более что, по утверждению Я. Роотслане, ее активное вмешательство вовсе отучило брата и сестру от их скверной привычки.

— А ты еще во что-нибудь можешь превратиться? — спросил я, распираемый любопытством.

— Каждая русалка может обернуться только в одну вещь или в одно существо, — объяснила она и выразила удивление, что я не знаю таких простых вещей. — Тебе что же, снопа соломы мало? А сам-то расхваливал вовсю, говорил, что ужасно он тебе нравится…

В тоне русалки проскользнула легкая обида. Я опять стал превозносить необычность и пикантность соломенной метаморфозы.

— До чего же здорово, что ты до конца своих дней будешь самой собой или снопом. А почем ты знаешь, когда срок наступит?

— Так уж и до конца своих дней… — протянула она, оставив без ответа вторую половину вопроса. — Придется когда-нибудь новым «я» стать, а может быть, и чем-то еще…

Она начала в третий раз стирать мои носки, а ведь они того не заслужили — не такие уж были грязные.

— Я пожелал бы тебе оставаться все той же скромной полоскуньей, — сказал я, просто чтобы что-то сказать. Я так и не постиг смысл ее последней фразы.

— Постараюсь, — вымолвила русалка. — Да тебе-то уж будет все равно… — Она устремила вдаль взгляд своих невинных голубых глаз и немного погодя добавила: — Давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом.

В тот раз мне так больше и не удавалось ничего узнать о начальной и конечной стадиях русалочьих. Когда же я стал упрашивать свою подружку рассказать о формах перевоплощения других русалок, она — добросердечная и покладистая по своей натуре — все-таки согласилась. Она, дескать, не какая-то там трещотка и с другими не очень-то общается, но… кое-что, впрочем, конечно, замечает…

Я узнал, что русалки довольно часто превращаются в серебряные или золотые кольца, а иногда — в золотые кубки либо в золотые часы. Некоторые ее товарки любят оборачиваться в мужчин, но, на ее взгляд, в этом есть что-то непристойное: «Я бы тогда и до тела своего не осмелилась дотро…» Возможности воплощения в животных

 тоже довольно широкие: одна ее знакомая из-под Лехтсе проводит свободные от работы вечера и чарующие ночи, обернувшись в лошадь. Это будто бы весьма полезно для нервов; однако, к сожалению, знакомой этой никак не удается найти всадника — и все из-за недоверия и боязни людей. И скромная полоскунья-тряпичница рассказала мне историю, которая довольно хорошо совпадает с записанной О. Хинтценбергом из Лехтсе.

ЛОШАДЬ ПОСЯГАЮЩАЯ (№ 59)

О. Хинтценберг из Лехтсе.

Старый Оолу был на сенокосе возле речки. Завалился вечером спать в сарае один-одинешенек. Остальные косцы домой ушли. <…>

Вдруг слышит: кто-то радостно вскрикивает на холме поблизости. Оолу подумал: «Кто это там так поздно? Может, заблудился? Надо бы в ответ покричать».