Вся моя жизнь - [12]

Искренне негодовал он по поводу брошенного Бальмонтом вызова: «Тише, тише, совлекайте с древних идолов одежды!..», а состоящее из одной строчки стихотворение Брюсова: «О, закрой свои бледные ноги…» повергало его в горячее возмущение. Но все эти проявления «модернизма» заставили его закрыть глаза и уши по отношению ко всему новому и стойко держаться прежних, откровенно устарелых позиций. А тем временем популярность его была велика, может быть и не среди тонких знатоков и ценителей поэзии, зато у самой широкой публики, и мне нередко приходилось бывать свидетельницей этого. Отца атаковали десятки «поклонников», к нам нередко являлись чуть ли не толпами студенты и курсистки, робко просящие автографа, просто пришедшие взглянуть на любимого поэта или пригласить его выступить с чтением своих стихов на студенческом вечере.

Началу его творческого пути и популярности в свое время послужило не бытующее в наше время энергичное «пробивание» начинающими поэтами своих стихов в печать, а тот факт, что, будучи неуверенным в себе, он послал свои стихи на отзыв знаменитому в свое время поэту Я. Полонскому, а затем Петру Ильичу Чайковскому. Не желая быть голословной, обращусь к документальному свидетельству.

В 1892 году отец, уже будучи студентом Киевского университета, опубликовавшим несколько стихотворений в журналах, посылает свои стихи Я.П. Полонскому[1]. «…Вот уже два года как я пишу стихи, посылал их в некоторые журналы — их печатали. Я решительно не имею никого знакомого, мнением которого я мог бы дорожить или руководствоваться. Я решительно не знаю, есть ли у меня хоть капля таланта». На что получает ответ Полонского: «…я грелся около Ваших стихотворений, как зябнущий около костра или у камина…» и (также из письма Полонского)[2]: «…Ваша муза заставила меня вздохнуть о молодости, о поре любви со всеми ее золотыми мечтами и страданьями. Не только проблеск живого поэтического огня я вижу в Вас, но и самый этот огонь».

Примерно в то же время отец шлет письмо П. И. Чайковскому с приложением нескольких своих стихотворений и получает от него ответ. Приводимые ниже тексты писем композитора хранятся в архиве Дома-музея П.И. Чайковского в Клину (привожу их в новой орфографии). Из письма от 30 августа 1892 года, Москва:

«…Пожалуйста извините краткость, некоторую запоздалость моего ответа. Письмо Ваше пришло в такое время, когда у меня совсем нет досуга вследствие, во-первых, очень спешной, срочной работы и, во-вторых: предстоящего завтра отъезда за границу.

Я недостаточно компетентен в литературной области, чтобы решительным образом, в том или ином смысле рассеять тревожащие Вас сомнения. Но как музыкант, смотрящий на стихотворения Ваши с точки зрения большего или меньшего удобства быть положенными на музыку, — я должен отозваться самым одобрительным образом о симпатичных пьесах Ваших. Не могу в точности указать время, когда мне удастся написать музыку ко всем или к некоторым стихотворениям Вашим, — но могу положительно обещать, что в более или менее близком будущем напишу. Одно из них особенно напрашивается на музыку: «Мы сидели с тобой». Вообще я должен откровенно сказать, что весьма часто и много получая писем подобных Вашему (т. е. с приложением стихотворения для музыки), я едва ли не в первый раз имею возможность ответить с полной благодарностью и выражением искреннего сочувствия.

Мне кажется, что Вы обладаете истинным талантом и льщу себя надеждой, что лица, более меня авторитетные в деле литературной критики, подтвердят мое искреннее мнение. Будьте здоровы.

Искренне преданный П. Чайковский.

(В архиве Дома-музея я видела оригинал письма моего отца со стихотворением «Забилось солнце», где рукой Петра Ильича на полях набросана первая музыкальная фраза романса.)

Читателям, мало знакомым с историей отношений между П. И. Чайковским и Д. М. Ратгаузом, думаю, будет интересно познакомиться с ними при помощи сохранившихся текстов и дальнейших писем Чайковского.

5 мая г. Клин, 1893

«Многоуважаемый Даниил Максимович!

Спешу Вас уведомить, что только что написал 6 романсов на Ваши стихотворения. В непродолжительном времени они будут напечатаны. Мне бы очень хотелось иметь Вашу карточку. Если Вы мне пришлете таковую, то я вышлю Вам свою. Сегодня вечером уезжаю ненадолго в Лондон Щ Кембридж. Вернусь в начале июня.

Искренне преданный П. Чайковский».

Письмо из Лондона от 3 июня 1893 г.

«Дорогой Даниил Максимович!

Я теперь поглощен разного рода делами и особенно обязательным безделием, т. е. кочеванием с одного конца Лондона в другой, вследствие приглашений. Засим я был в Кембридже на церемонии возведения в докторское достоинство, очень сложной и утомительной. Не знаю, какова будет судьба наших романсов, но знаю, что писал их с большим удовольствием. Зимой, даст Бог, буду в Киеве и познакомлюсь с Вами лично».

19 июня 1893 г.

«Милый друг!

Вчера я вернулся из трехмесячного путешествия и поспешаю исполнить обещание. Только здесь я увидел Ваши обе карточки, за которые очень благодарен Вам. Я не могу не признаться, что та таинственная симпатия, которой я возгорелся к Вам сразу после первого письма Вашего и первой присылки стихотворений, — удвоилась после созерцания Ваших портретов. Думаю, что ничего не скажу Вам нового, если назову Вас молодым человеком, одаренным кроме симпатичного таланта еще и не менее симпатичной наружностью. Меня заинтересовал следующий вопрос: Вы талантливы, Вы очень красивы, судя по изящным костюмам имеете средства, вероятно, все Вас любят — словом, Вы имеете все элементы для того, чтобы быть счастливым. Между тем тон Ваших стихотворений минорный, лира Ваша настроена на очень печальный лад. Отчего это? Неужели вне исключительно сладких минут, Вы ощущаете вечную «тоску бесцельной суеты»? Отчего Ваша жизнь «горестна и с тоской неразлучна»? Если ответы на мои вопросы возможны, т. е. si je ne commets aucune indiscretion