Вся моя жизнь - [39]

Квартира, где я поселилась, принадлежала седовласой даме, некогда представительнице высших слоев буржуазии, о чем свидетельствовали элегантный интерьер, столовое серебро и фарфор, а теперь впавшей в скаредность. И она, и ее взрослая дочь, которая жила с ней, ходили с мрачным видом и одевались во всё черное. Они никогда не включали свет и не раздергивали шторы, с мебели в гостиной не снимали полиэтиленовых чехлов. Если бы не слабый кисловатый запах вареной репы, казалось, пропитавший ковры и портьеры, можно было бы подумать, что ты в морге.

Стыдно признаться, но за два с половиной месяца в Париже я лишь три раза посетила занятия. Я заявила, что хочу учиться живописи, только ради того, чтобы уйти из колледжа. Большую часть времени я проводила в уличных кафе за чтением книг и газет.

Париж меня покорил – модернистские входы в метро Гектора Гимара, причудливые и волнующие, как иллюстрации Максфилда Пэрриша, плакучие ивы и платаны вдоль берегов Сены, прогулочные катера, которые сновали вверх и вниз по реке под низкими нарядными чугунными мостами, серо-бежевые каменные здания на набережных с мансардами и покатыми шиферными крышами, поделенные на кварталы узкими, мощенными булыжником улочками. Мне нравилось, что всюду веяло историей. Это напоминало мне о том, как еще молода моя родная страна.

Как-то вечером я с несколькими знакомыми, среди которых были французская актриса Мари-Жозе Нат и актер Кристиан Маркан, пошла поужинать и потанцевать в ресторан “Максим”. К нам подошел высокий брюнет с необычным для француза разрезом глаз, и в нашей компании сразу повеяло эротикой. С ним была очень красивая женщина, похоже, на девятом месяце. При его появлении весь ресторан всколыхнулся, подобно тому как это было, когда мы с папой посещали публичные места. Так я впервые встретилась с Роже Вадимом.

Он проснулся знаменитым после премьеры фильма “И Бог создал женщину”, который благодаря молодости режиссера (ему не исполнилось тогда и тридцати) и дерзкому, иконоборческому духу сочли началом новой волны (nouvelle vague) во французском кино. Но публика, особенно в США, валом валила в кинотеатры, прежде всего ради сногсшибательной Брижит Бардо.

Я еще не знала, что Вадим и Бардо разошлись. Кажется, она была влюблена в исполнителя главной роли в фильме, а Вадим якобы закрутил с Аннет Стройберг, блондинкой из Дании, которая тоже вскоре забеременела своим первенцем и тоже снялась в главной роли у Вадима. Тогда они были не женаты, что меня слегка шокировало. Я не привыкла к французскому “обычаю” сначала рожать, а потом, может быть, играть свадьбу. Рядом с Вадимом мне стало страшновато и как-то неуютно, я казалась себе простушкой, тупой американкой. Впоследствии он признался, что так про меня и подумал. Мне было невдомек, сколь важную роль эти люди еще сыграют в моей жизни.

Сьюзен иногда приглашала меня в свою компанию, и однажды мы отправились потанцевать после ужина в шумный ночной клуб “Белый слон”. Ее несколько раз приглашал какой-то мужчина, который, по ее мнению, танцевал лучше всех ее партнеров; приятно было смотреть, как они кружились и скользили по танцполу, точно Джинджер и Фред. Он оказался итальянским графом лет тридцати с лишним, плейбоем из обедневшей семьи, вынужденным работать в американской брокерской компании в Париже. Он явно был своим в парижском свете и любил хорошо отдохнуть. И когда он позвал меня танцевать, я пошла. Я приняла его за приятеля Сьюзен и наделила теми качествами, которыми он не обладал. Кроме того, я была одна, а благодаря ему почувствовала себя более причастной к общему веселью. Меня не особенно влекло к нему, но, когда он пригласил меня на выходные в его загородный дом, я не смогла отказать. Мне не пришло в голову просто ответить: “Мне очень весело с вами, но заводить с вами роман я не собираюсь, поэтому откажусь от вашего предложения”. Я не знала, чего он хотел, однако согласилась.

А он хотел, помимо флирта, сфотографировать меня обнаженной. С трудом могу объяснить сама себе, почему даже не подумала возразить, хотя это мне совсем не нравилось. Как ни тяжело мне об этом писать, но я выполнила его просьбу – пусть читатели, особенно читательницы, знают, что самая умная и хорошая девушка способна на необъяснимые поступки, если она себя недооценивает и считает, что женщина должна “уступать”. Если бы я могла сказать, что больше ничего подобного в моей жизни не было! Наша недолгая связь вызывала у меня отвращение. Больше всего я ненавидела себя за предательство по отношению к своему телу, мне самой было непонятно, зачем я на это пошла. Его фотографии ни в коей мере не были порнографическими – напротив, довольно эстетичными и сдержанными. Думаю, его вдохновлял тот факт, что ему удалось уговорить девятнадцатилетнюю дочь Генри Фонды позировать ему голой. Он не замедлил оповестить весь мир о своей гнусной победе. Афдера с ее острым на сплетни нюхом доложила обо всём моему отцу, и когда я приехала на Рождество домой, он велел ей передать мне, что в Париж я не вернусь. Я чувствовала себя униженной, перепугалась, но вместе с тем мне стало легче. Возвращаться я не хотела. Мне казалось, что моя жизнь пошла наперекосяк.