Вся моя жизнь - [177]

В сущности, к тому времени, как я познакомилась с Тедом, я уже и так собиралась прекратить сниматься и снимать кино, а когда я стала относиться к нашей связи всерьез, это уже было дело решенное. Тед развеял мои последние сомнения. Наш с Томом брак, безусловно, пострадал из-за моей работы – а также из-за связанных с ней моих длительных отлучек, – и я не хотела допустить повторения этой ситуации, однако новая реальность породила новые ощущения, с которыми я пока не умела справляться. Я работала с двадцати двух лет. Это во многом повлияло на мою личность, хотя я не отдавала себе в этом отчета, пока не решила оставить работу. Деньги тут были ни при чем. Я в состоянии была сама оплачивать счета, покупать одежду и помогать своим детям – что и делала на протяжении всей нашей совместной с Тедом жизни. Для меня финансовая независимость имела принципиальное значение. Я считаю, что именно благодаря ей между нами установилось некое подобие равноправия. Отказ от профессиональной деятельности грозил скорее тем, что моя личностная, творческая энергия не найдет выхода, а моя жизнь будет вертеться вокруг Теда.

Ванесса, которая никогда не уклонялась от прямого разговора, не скрывала недовольства моим переходом в новый статус, а Трой однажды утром заявил мне коротко и ясно: “Я не хочу, чтобы моя мама не работала”; видимо, это следовало понимать так, что он не одобрял моего превращения в “чью-то жену”. Они оба подозревали, что в каком-то смысле это не пойдет мне на пользу. Лулу Тед сразу понравился. Он стал для нее кем-то вроде отца, которого у нее никогда не было. Натали, кажется, полагала, что раз с Тедом мне было лучше, чем когда-либо раньше, то и хорошо. Но я не хочу сказать, что мое намерение вступить в полноценный союз с Тедом никак не отразилось на Трое и Ванессе. Им казалось, что я бросаю семейный очаг и теряю свое лицо как актриса, продюсер, бизнес-леди и политический деятель ради непостоянного гламурного мира медиакорпораций и руки бывшего правого консерватора. Однако они вовсе не пытались удержать меня дома. Трою предстояло отправиться в Боулдер, в Колорадский университет, Ванесса доучивалась последний год в Университете Брауна и взяла академический отпуск, чтобы принять участие в строительстве сельской школы в Никарагуа и поработать с отцом в Заире. Натали успешно продвигалась в киноиндустрии как ассистент режиссера, а Лулу училась в магистратуре Бостонского университета.

Я в очередной раз решила, что обретаю с мужчиной нечто новое. Но в глубине души я сознавала, что мои главные ценности сохраняются. Я чувствовала, что наконец могу установить глубокую духовную связь с мужчиной, о чем прежде можно было только мечтать. Я любила Теда. Любила его запах, его кожу, его задор, взгляд на мир, его открытость. Я рассчитывала на успех, и мне не жаль было чем-то пожертвовать. В итоге я оказалась права, хотя кончилось всё не так, как я предполагала.

Я еще не победила страх перед сближением, поэтому не видела, что и Тед не всем со мной делится. Я даже не замечала, что он не до конца откровенен, пока не начала исцеляться сама.

Тем не менее я продала дом в Санта-Монике и ранчо, упаковала свои пожитки, перевезла мебель в многочисленные дома Теда и переселилась на Юг.

Я недостаточно много времени провела на Юге, чтобы хорошо знать его, и первое, что произвело на меня неизгладимое впечатление, – это дружелюбие людей. Нигде еще меня не встречали словами: “Добро пожаловать, очень приятно видеть вас здесь”. Конечно, я была наслышана о политическом консерватизме. Далеко не все знакомые Теда радовались моему появлению в их кругу. Тед всегда повторял: “Насчет Вьетнама Джейн оказалась права, а я – нет”. Он всегда стоял горой за меня.

К Югу надо было еще приспособиться. Он заставил меня замедлить ход, поменять тактику поведения и стать более осмотрительной. Слишком много всего было нового – хотя бы все эти их “да, мэм” и “нет, сэр”.

Мои подруги-феминистки на западе строили отношения со своими мужьями и любовникам на демократических принципах – то есть делили обязанности по воспитанию детей, дому и кухне, работали на равных и придерживались собственных политических взглядов. Поэтому меня очень удивило подчиненное, как мне поначалу показалось, положение белых южанок и их чрезвычайно серьезное отношение к традициям и собственности. Чернокожие женщины в целом производили совсем другое впечатление – вероятно, из-за того, что они с детства приучены заботиться о себе сами. Но при более близком знакомстве оказалось, что на Юге белые женщины – независимые и решительные, совсем не такие, какими предстают при первой встрече, и позже я много размышляла о том, почему я так ошиблась.

Юг намного дольше, чем промышленный Север, оставался аграрным; семьи жили на фермах и в больших поместьях с плантациями, во главу угла ставилась собственность, причем люди тоже могли быть собственностью. Добавьте к этому еще жизненный уклад глухих деревень и городков, где женщины ничего другого себе не представляли, а тем, кого общество отвергало за недостойное поведение, больше некуда было податься. В церковь ходили себя показать и на людей посмотреть, и там тоже устанавливалась своя социальная лестница. С учетом такой исторической картины мне стало легче понимать тех своих подруг, которые выросли на Юге и были не так раскованы, как северянки.