Встречи с животными - [15]

Недолги наши сборы. Уложив в заплечные мешки несколько десятков заряженных патронов и прочее самое необходимое снаряжение, захватив пару дробовых ружей, усаживаемся на бревна, сложенные у шоссейной дороги, и терпеливо ожидаем попутной машины. А потом долгая, мучительная езда по плохой дороге. Грузовая трехтонка со скрипом качается из стороны в сторону, ныряет в рытвины, а шофер, вероятно, забыв, что в кузове не щебень, не мешки с известкой, а живые люди, не сбавляет скорости. И тяжелый грузовик быстро катится прямо к востоку, туда, где на далеком горизонте темнеет полоска хвойного леса хребта Сихотэ-Алиня.

К вечеру того же дня уставшие от тяжелой езды, но довольные, что мучения, наконец, кончились, мы достигаем селения Вострецово, расположенного в сотне километров от железнодорожной магистрали. Отсюда в глубину тайги к лесным разработкам в последние годы проложена узкоколейка. По ней мы надеемся проникнуть в таежные дебри Приморья. Но перед тем как рассказать о дальнейшем пути, о тайге, о людях, о населяющих тайгу животных, хотя бы в общих чертах познакомлю читателей с Толей.

Когда мне удается выезжать в Приморье, каждый раз я подолгу останавливаюсь в селении Вербовка. Этот небольшой поселок, протянувшийся по левому берегу Большой Уссурки, служит мне, так сказать, базой. Отсюда я совершаю то близкие, то далекие поездки в сопки, на острова реки и в глухие уголки хребта Сихотэ-Алиня. Но где бы я ни устроился с квартирой и питанием, я всегда бываю тесно связан с семьей Евченко. По их адресу шлют для меня письма, в этой радушной семье я провожу все свободное время, делюсь впечатлениями, радостями и неудачами. И в этом нет ничего удивительного: все мужское население небольшой белой хатки, стоящей в молодом фруктовом садочке на берегу тихого речного затона, — прирожденные рыбаки и охотники. На берегу, под плакучими ивами, стоят плоскодонные лодки, у большой клуни вы всегда найдете шесты и весла различных размеров, на кольях висят рыболовные снасти. Именно здесь, в семье Евченко, я и столкнулся впервые с мальчуганом Толей.

Это было в первых числах мая 1954 года. Я только что приехал в Вербовку и, сойдя с попутной машины, зашел в знакомую хатку.

— А это что за парнишка? — кивнул я головой на Толю.

— Наш внук. Рыбак хороший, но лентяй здоровый, учится плохо, — ответил дед.

Дальнейшее знакомство состоялось в лодке. Оставив неразобранные чемоданы, пятнадцать минут спустя мы уже бесшумно скользили на плоскодонке по протокам и затонам Большой Уссурки. Толя отталкивался длинным шестом, а я держал наготове ружье в надежде, что парочка самых красивых во всем мире уток мандаринок, или, как их здесь называют, «японок», взлетит от лодки достаточно близко.

В постоянных экскурсиях то по островам и протокам Большой Уссурки, то по болотам и сопкам в окрестностях Вербовки протекло дней десять. За это время, внимательно наблюдая за парнишкой, я убедился, что Толя не только хороший рыбак, но и превосходный охотник.

— Евгений Павлович, дядя Женя, дайте скорей ружье! Смотрите, вон туда утки-клоктуны сели.

Я внимательно смотрю на залив, где опустилась стайка, и с первого взгляда, как охотник, оцениваю положение.

— Брось, Толя, зачем зря время терять. Посмотри сам — берег открыт, все равно они тебя не подпустят на выстрел.

Но для Тольки мои доводы неубедительны. Он продолжает скулить до тех пор, пока, наконец, я не отдаю ему свое ружье. «Как же, однако, настойчив этот юный охотник!» — думаю я и в ожидании его возвращения усаживаюсь под тенистое дерево.

— Смотри, больше пяти минут ждать не стану! — кричу я ему вслед.

Медленно тянутся минуты ожидания. Ослепляют яркие лучи солнца, а комаров сколько!.. Пользуясь тем, что я остаюсь на одном месте, они собираются целой тучей и бесцеремонно лезут в глаза и уши. Смешит меня нелепый прием мальчугана: получив ружье, он вдруг как-то втягивает в плечи шею и, вероятно, убежден, что с этого момента утки его уже не могут заметить. «Вот наивность!» — качаю я головой и, не желая наблюдать за бесполезной затеей, поворачиваюсь спиной к заливу. Вскоре гремит выстрел, и весь в грязи, тине и в водорослях появляется Толька. В правой руке у него ружье, а в левой осторожно, за клюв, он держит красавца селезня чирка-клоктуна.

— Как ты к ним подобрался? — удивляюсь я.

— Между кочек, прямо водой, — отвечает довольный Толька.

— Какая это птичка так поет громко? — в другой раз задает вопрос Толя.

— О, это замечательная птица! — отвечаю я. — Ее таежным сверчком называют.

— А почему раньше она не пела?

— Поет потому, что скоро гнездиться начнет, а не пела раньше потому, что ее здесь не было, только что прилетела, это одна из самых поздних прилетных птичек. Не ходи за мной, здесь посиди! — с этими словами я осторожно углубляюсь в темную чащу леса, откуда время от времени доносится громкое соловьиное щелканье интересующей меня птицы.

А потом около часа настоящего мучения. Неподвижно стою, прислонившись к дереву, с ружьем наготове, ожидая, когда таежный сверчок хоть на одну секундочку появится на открытом месте. Но, увы, бесполезно. Меня едят комары, вспотевшее лицо обжигает мошка, а сверчок-невидимка продолжает оставаться в самых густых и темных зарослях черемухи. Оттуда доносится его голосистая короткая песня. Наконец, я теряю терпение.