Встречи... Разлуки... - [16]

— Это отец или ты назвала меня Васей?

— Мы оба назвали тебя Васильком. Главврач, пожилая женщина, вышла проводить тех, кого спасала, кого выходила. Я слышала, как Тарас, прощаясь с ней, сказал: «Пожалуйста, присматривайте за женой, пока я вернусь!..» А через месяц пришла вырезка из фронтовой газеты… Она там вместе с твоей метрикой.

— Спасибо, мама, что… сохранила.

Елена Ивановна помолчала, перебирая его мягкие густые волосы.

— Постарайся меня понять, Василек. Я очень хорошо знала Тараса и… очень мало знала его. А ты рос. Я вдруг заметила, что ты так же, как он, проводишь ладонью по лбу. Вот так, словно стираешь что-то. Здесь, на шее, у тебя родинка не моя, Тараса. Но это внешнее. В тебе, в твоем характере, находила черточки, которых не было у меня. И думала: детское твое упрямство, может, потом станет твердостью характера Тараса. А твои способности к точным наукам? Вот мне математика и, физика никак не давались. Твое отношение к малышам, к товарищам, за которых ты становишься горой. Ты рос, и, отыскивая в тебе какие-то новые черты характера, открывая их, я думала о том человеке, от которого они перешли к тебе. И радовалась сыну, и узнавала в нем все больше того, кого полюбила и всегда помнила. Пойми… Вдвойне дорого… все хорошее, что нахожу в тебе…

Вася низко опустил голову, так что она не видела его лица…

Долго длилось молчание. Потом его глухой, едва слышный голос:

— Я… понимаю…

Глава 8

«Милая докторина», — как называл ее уже не только Любезнов, но и Пал Палыч, отлично прижилась на судне. Моряки к ней привыкли. Привыкли заходить в библиотеку, где она проводила вечера.

Как-то само собой получилось, что теперь ей принадлежал не только лазарет, но и красный уголок. Лазарева переставила столы и стулья, сменила старый ковер и вместо вылинявших бурых штор повесила легкие светло-желтые. Но, главное, она собрала у экипажа взятые с собой книги, пообещав вернуть их в конце рейса, и присоединила к ним свои. Получилась отличная библиотека, потому что та, официальная, числившаяся на «Иртыше», была укомплектована литературой, которая обычно годами пылится на полках книжных магазинов.

По поводу прочитанного велись разговоры и споры. Ходили слухи, будто кое-кто носит свои литературные опусы на суд «милой докторине».

Видимо, она сумела придать авторам уверенность в своих силах, потому что в стенгазете стали появляться стихи, рассказы из морской жизни и даже эпиграммы.

Теперь капитан и не мыслил расставаться с доктором. В каютах и кладовых стерильная чистота. Пожилой, круглый, как шар, но весьма ершистый кок Дзюба ежедневно меняет свои белые рабочие куртки. Только надевать колпак категорически отказывается. «Колпак, чтобы волосы в борщ не падали, — комментировал он свой отказ, — а мои кучери девчата давно повыщипали».

В разговоре Дзюба обращался ко всем на «ты», дневальную Маринку называл «дочкой», покрикивал на нее и всячески опекал. Требовал, чтоб она в его присутствии ежедневно съедала два-три корешка моркови. По мнению Дзюбы, это должно было укрепить слабенькое здоровье девушки. Но с Лазаревой он как-то не находил общего языка, несмотря на то, что доктор делала свои замечания деликатно, высказывая их даже в шутливой форме.

Познакомившись благодаря библиотеке с экипажем поближе, Лазарева теперь запросто беседовала с матросами, мотористами, штурманами. И лишь один человек из всего экипажа, Виктор Дмитриевич, в присутствии Лазаревой терялся. Умолкал при ее появлении или вдруг становился необычайно красноречив и весел. По трансляции теперь частенько звучали душещипательные романсы. Капитану эти его странности были понятны, но вызывали некоторую досаду. Хорошо, что «Иртыш» идет уже домой.

— Удачный рейс, — как-то за столом в кают-компании сказала Лазарева. И все согласились, что рейс был действительно удачным.

— А еще говорят, будто женщина в море приносит несчастье, — смеясь продолжала она.

— Смотря какая женщина! — воскликнул Виктор.

— Вот именно! — с нарочитой серьезностью подтвердил молчаливый стармех. Все рассмеялись. И Лазарева тоже.

Виктор покраснел и уткнулся в свою тарелку.

Капитан улыбнулся. Хороший рейс. Жаль только, что часть груза переадресовали в Новороссийск. Лучше бы идти прямо на Одессу. Не ошвартоваться в Новороссийске, если задует норд-ост. Особенно теперь, глубокой осенью. Она почти не чувствовалась, пока шли теплыми морями, но в Черном ветер посвежел.

Радиограмму домой Николай Степанович дал еще из Мраморного моря. Советовал Леле воздержаться от поездки в Новороссийск. Не стоит из-за двух-трех дней стоянки судна брать отпуск, устраиваться в гостинице, беспокоиться. Заканчивать погрузку они придут в Одессу. Два-три дня — какое это имеет значение?! Раньше, правда, Леля всегда прилетала встречать «Иртыш», но сейчас и работы у нее слишком много, и неизвестно, какая будет погода. Застрянет где-либо в аэропорту. Да и не таким уж продолжительным был рейс, чтобы причинять ей лишние хлопоты.

Однако, когда Николай Степанович слышал обычные перед приходом разговоры — чьи-то жены уже ждут в Новороссийске, другие следуют лайнером, — ему становилось не по себе. Обычно и он сообщал: «Моя Леля тоже вылетела…»