Встречи на дороге - [2]

— Наша первая встреча была так мимолетна, — заметил он, — что вряд ли оставила след у вас в душе, она имела значение только для меня.

Он рассказал, что прошлой осенью лежал в больнице с тяжелым душевным расстройством.

— Знаете ли вы, что такое страх темноты? Когда с заходом солнца никакой иной свет не может рассеять жуткой тяжести, сдавливающей грудь? Как будто гигантское тело ложится на землю с приходом ночи. Представьте себя муравьем, на котором распластался Демон Врубеля. Раздавленный, вы еще живете, но горе вам! Вся тоска и злоба низверженного гения, как кровь, сочится через крохотное отверстие, каким стало ваше сердце. Знаете ли вы, что значит дышать мраком? Когда вы до боли ощущаете его плотность, когда он входит вместе с воздухом в каждую клеточку вашего тела, заполняет его, и вы каменеете… Крик отчаяния застревает в горле, и нет сил вздохнуть. Это сравнимо с самой глубокой впадиной в океане, на дне которой прикован человек, забытый смертью… Вечность, мечта безумцев, является вместе с сознанием одиночества, не имеющего границ; проклятия, утерявшего причину; падения в бесконечном пространстве… Но ужаснее всего мысль, что свет исчез навсегда, солнце потухло и больше не взойдет!

Когда наступало утро, я не верил своим глазам, считая это сном, или решал, что этот день — последний. Никто не мог облегчить мою пытку. Я не в силах был встать с постели, скованный моим кошмаром. Никакие средства не помогали.

И вот однажды ночью среди застывших стен я увидал белую фигуру, а затем почувствовал легкое прикосновение к своему лбу. Это была ваша рука! Пальцы теплы, как у всех, но какие чары наделили их силой исцеления! Двери за вами уже закрылись, когда я понял, что неведомые цепи, державшие меня столько времени, лопнули в один миг. Бесшумный взрыв опрокинул мою тюрьму. Слезы прорвались из измученной груди. Я снова родился в этот мир и был спасен… Люди, выслушавшие меня, приписали это моей фантазии.

— Кончилась фаза, и вы поправились.

— Предположим, что так. Часы тогда показывали ровно три, и я еще подумал, что стрелки их долго-долго ожидали вас, как будто вы имели тайную власть над временем. Но почему не допустить мысли, что человек может целить собой другого? Гармония всюду. Роза увядает, если ее поставить в одну вазу с лилией, но есть маленький цветок, чье присутствие заставляет раскрыться почти засохшие бутоны. Жемчуг тускнеет на шее одних людей и возрождается, когда его носят другие. Так ли уж суеверны древние алхимики, писавшие, что знающий симпатию и антипатию — мудрец и маг? Еще два раза я видел вас в том печальном страшном доме, где сам воздух пропитан ядом, но не успел обратиться. Не удивляйтесь, вы привыкли ко многому, но ведь известно, что атмосфера болезни буквально физически ощутима для здоровых. Сколь же она тяжелее и безнадежнее для больных, когда они находятся вместе? Я, верно, отнимаю у вас время, вы простите меня. Я собираюсь уехать отсюда и в память нашей встречи хотел бы подарить вам одну старинную картину. Нет, нет, не отказывайтесь, я знаю, вы любите искусство, а я уже с ним простился…

Он задумался, потом робко взглянул на меня.

— Прошу вас, зайдемте ко мне, это совсем недалеко. Дорогой я расскажу вам еще одну историю. О картине. Впрочем, не только… С чего начать? Ну да ладно. Вы, конечно, сталкивались с молодыми художниками. Знаете, что многие из них не разделяют официальных канонов. Ищут своего, нового. Особенно начинающие. Им трудно оценить себя, понять, где они действительно что-то находят, а где это заурядная самодеятельность. А ведь самый больной вопрос — признание. Конечно, нет области, где бы не было искалеченных чужими мнениями, но куда печальнее это зрелище у художников… Вот в этой среде толкался один чудак. Состоял он в каком-то кружке, руководимом спившимся талантом, но скорее относился к поклонникам искусства, чем к творцам. Приятели звали его Эльфом за невысокий рост, курчавую голову и любовь к цветам. Он никогда не дарил цветы людям, но приносил и оставлял около картин, которые ему нравились. При этом Эльф утверждал, что краски на полотне становятся ярче от соседства живых цветов. Работы его тоже имели некоторую претензию на оригинальность: неземные сферы, мерцающие фигуры, таинственные символы. Писал он по ночам в полной темноте, и смотреть на них можно было только в присутствии самого Эльфа. Стоило ему уйти, и картины представлялись сплошной мазней. Впрочем, никого это не смущало. Руководитель кружка держался эпикурейских принципов. «Главное в жизни — вдохновение, — вещал он. — Огород, вскопанный с удовольствием, прекраснее сада, который вы напишете, стиснув зубы».

Его афоризмы как-то достигли высоких ушей, и в студию назначили комиссию. Узнав об этом, протрезвевший маэстро попытался спасти положение: «Долой фантазии! К завтрашнему дню нужны готовые работы с натуры!»

Ученики растерянно переглянулись и вечером собрались в мастерской на прощальный ужин. Однако его пришлось отложить… Явился их вождь, ведя за собой девушку совершенно удивительной внешности. Такая красота как будто существует вне времени. Она могла бы служить идеалом в любую эпоху. Очевидно, старый пьяница встретил ее на улице и умолил «принести жертву на священный алтарь искусства».