Встреча выпускников - [155]

— Это можно и должно исправить. Вы сказали ей что-нибудь при туфлю?

— Боюсь, что да. Был ещё один фрагмент слоновой кости на полу. Я обвинила её в том, что она входила в мою комнату, а она это отрицала, пока я не привела доказательства. Тогда она признала этот факт, но сказала, что когда она вошла, разрушения уже были произведены.

— Вы ей поверили?

— Возможно, поверила бы… если… если бы она не продемонстрировала мне мотив.

— Понимаю. Хорошо. Не нужно мне ничего говорить.

Она впервые взглянула на это лицо, холодное как зима, и запнулась: «Я унесла туфлю с собой. Лучше бы я этого не делала».

— Вы собираетесь пугаться фактов? — спросил он. — И это вы — учёный?

— Я не думаю, что была несправедлива. Надеюсь, нет. Но я была чрезвычайно злой по отношению к ней.

— К счастью, — сказал он, — факт это факт, и ваше настроение не изменит его ни на йоту. Давайте пойдём и выявим правду во всех её самых опасных проявлениях.

Она привела его в свою комнату, где утреннее солнце нарисовало длинный яркий прямоугольник на разгромленном полу. Из ящика около двери она вынула туфлю и вручила ему. Он лёг на пол, глядя сбоку вдоль ковра в том месте, где ни он, ни она не вставали раньше. Затем рука его залезла в карман, и он улыбнулся, глядя в её обеспокоенное лицо.

— Если все перья, которые когда-либо держали в своих руках поэты, могли бы чувствовать так же, как их владельцы, они не смогли бы рассказать столько же фактов, сколько может нам поведать простой штангенциркуль. — Он измерил каблук туфли в обоих направлениях, а затем обратил своё внимание на громаду ковра. — Она стояла здесь, пятки вместе, и осматривалась. — Штангенциркуль поблёскивал на освещённом солнцем прямоугольнике. — А вот каблук, который топтал и крошил красоту, превращая её в пыль. Один — французский каблук, а другой — кубинский каблук, разве не так называют его специалисты? — Он сидел и легонько постукивал по подошве туфли штангенциркулем. — «Стой! Кто идёт? — Франция. — Проходи, Франция, всё в порядке».

— О, я рада, — горячо сказала Харриет. — Я рада.

— Да. Низость не относится к числу ваших черт, не так ли? — Он обратил глаза на ковёр, на сей раз на его край.

— Смотрите! Теперь, когда солнце ушло, можно увидеть. Вот то место, где «кубинский каблук» вытерла свои подошвы прежде, чем уйти. На кубинском каблуке останется немного следов. Ну, это спасает нас от изнурительного обыска по всему колледжу в поисках бренных остатков королей и королев. — Он вытащил осколок слоновой кости из французского каблука, поместил инструмент в карман и встал. — Нужно вернуть туфли владелице вместе со свидетельством о невиновности.

— Дайте их мне. Это должна сделать я.

— Нет, не вы. Если кто-то и должен столкнуться с неприятностью, то на сей раз не вы.

— Но Питер, вы же не станете…

— Нет, — сказал он, — не стану. Можете мне поверить.

Харриет осталась, уставившись на сломанную шахматную фигуру. Затем она вышла в коридор, нашла совок и швабру в кладовой скаута и возвратилась с ними, чтобы подмести следы разгрома. Когда она возвращала швабру и ведро в кладовую, то столкнулась с одной из студенток, живущих в пристройке.

— Между прочим, мисс Свифт, — сказал Харриет, — вы случайно не слышали вчера вечером в моей комнате шума, как будто разбилось стекло? Во время ужина в Холле или сразу после?

— Нет, не слышала, мисс Вейн. Я была в своей комнате весь вечер. Но, подождите минутку! Мисс Вард заходила около половины десятого, чтобы позаниматься вместе морфологией и — рот девушки скривился улыбкой, — она спросила, не являетесь ли вы секретным изготовителем и поедателем самодельных леденцов, потому что было слышно, как если бы вы разбивали леденцы кочергой. Вас навестил Призрак колледжа?

— Боюсь, что да, — ответила Харриет. — Спасибо, это очень важно. Я должна повидать мисс Вард.

Однако мисс Вард смогла лишь  немного уточнить время, сформулировав это как «безусловно, не позже половины десятого».

Харриет поблагодарила её и ушла. Казалось, от беспокойства у неё заболели даже кости, впрочем, возможно, последнее было связано с ужасным сном на незнакомой кровати и смятением чувств. Солнце разбросало алмазы среди влажной травы дворика, и лёгкий ветерок стряхивал дождевые капли с тяжёлых ветвей буков. Студентки приходили и уходили. Кто-то оставил алую подушку на всю ночь под дождём, она имела промокший и жалобный вид, и её владелица подошла и подняла её со смехом и отвращением, а затем бросила на скамью для просушки на солнце.

Ничего не делать — было невыносимо. Разговаривать с любым членом профессорской было бы ещё более невыносимо. Она была вынуждена сидеть в Старом дворике, поскольку была чувствительна к соседству Нового дворика, как человек после прививки имеет обострённую чувствительность ко всему, что находится на воспалённой стороне его тела. Без особой цели или намерения она обогнула теннисный корт и прошла через вход в библиотеку. Она намеревалась пройти наверх, но, увидев, что дверь в помещения мисс де Вайн открыта, изменила намерения — ведь она могла позаимствовать у неё книгу. Небольшая прихожая была пустой, но в гостиной скаут протирала поверхность стола тряпкой в процессе утренней воскресной уборки. Харриет помнила, что мисс де Вайн была в городе и что её должны предупредить, когда она возвратится.