Встреча выпускников - [151]

— Я не знаю, чей это может быть, — сказала мисс Лидгейт. Она восхищенно перебирала его рукой. — Это больше походит на мужской шарф, — добавила она. Харриет, которая до этого не обращала внимания на разговор, обернулась, испытывая угрызения совести.

— О господи! — сказала она, — это мой. По крайней мере он — Питера. Я не представляла, где его оставила. — Фактически это был тот самый шарф, который использовался в пятницу для демонстрации удушения, и был привезён в Шрусбери случайно вместе с шахматными фигурами и ошейником. Мисс Хилльярд стала красной как рак и сорвала шарф, как будто он её душил.

— Прошу прощения, мисс Вейн, — сказала она, протягивая его.

— Всё в порядке. Мне он сейчас не нужен. Но я рада знать, где он. У меня были бы неприятности, если бы я его потеряла.

— Будьте так любезны, возьмите свою собственность, — сказала мисс Хилльярд.

Харриет, на которой уже был собственный шарф, ответила:

— Спасибо. Но вы уверены, что вы не будете…

— Не буду, — воскликнула мисс Хилльярд, бросая шарф на ступеньки.

— Вот это да! — сказала декан, поднимая его. — Кажется, никому не нужен этот миленький шарфик. Я позаимствую его. Я считаю, что этот ветер противный и холодный и не понимаю, почему мы не можем идти внутрь.

Она грациозно обмотала шарф вокруг шеи, и, поскольку в этот момент милостиво показалась директриса, они пошли на обед.

Без четверти десять, Харриет — приблизительно после часа, проведённого с мисс Лидгейт и её корректурами за работой, которая теперь приближалась к стадии, когда тексты можно было бы действительно послать наборщику, — пересекала Старый дворик, направляясь в Тюдор-билдинг. На лестнице она встретили мисс Хилльярд, которая только что сошла вниз.

— Вы меня искали? — спросила Харриет, немного с нажимом.

— Нет, — сказала мисс Хилльярд, — не искала. Конечно, нет. — Она говорила поспешно, и Харриет, показалось, что в её глазах, хитрых и злобных, что-то промелькнуло, но вечера в середине мая ещё довольно тёмные, и она не могла знать наверняка.

— О! — сказала Харриет. — А я полагала, что могли бы.

— Ну, а я не искала, — повторила мисс Хилльярд. И когда Харриет проходила мимо неё, она повернулась и сказала, как будто выдавливая слова, — Собираетесь поработать, вдохновляясь вашими прекрасными шахматными фигурами?

— Более или менее, — смеясь, сказала Харриет.

— Я надеюсь, что вы проведёте приятный вечер, — сказала мисс Хилльярд.

Харриет продолжила путь наверх и открыла дверь своей комнаты.

Контейнер был разбит, и весь пол был усыпан битым стеклом и разбитыми и растоптанными фрагментами красной и белой слоновой кости.

В течение приблизительно пяти минут Харриет была во власти такого безмолвного гнева, который невозможно ни выразить, ни контролировать. Если бы она это осознавала, то сейчас вполне могла понять состояние полтергейста и её действия. Если бы она могла избить или задушить кого-то, она бы это сделала и почувствовала бы облегчение. К счастью, после первой разрушительной ярости она нашла выход в сквернословии. Когда она обнаружила, что её голос больше не дрожит, она закрыла дверь спальни и  спустилась к телефону.

Даже теперь её речь вначале была настолько несвязной, что Питер едва мог понять, что она говорила. Когда же он наконец понял, то был невыносимо спокоен и просто поинтересовался, касалась ли она чего-нибудь или сказала ли кому-нибудь про это. Приняв заверения, что ничего такого она не делала, он бодро ответил, что приедет через несколько минут.

Харриет вышла и металась по Новому дворику, пока не услышала, что он позвонил — ворота были недавно закрыты — и лишь последний вялый остаток сдержанности помешал ей помчаться к нему и излить всё своё негодование в присутствии Пэджета. Но она дождалась его в середине дворика.

— Питер! О, Питер!

— Ну, — сказал он, — это довольно обнадёживающе. Я боялся, что мы задушили эти порывы раз и навсегда.

— Но мои шахматные фигуры! Я могла бы убить её за них.

— Моя дорогая, отвратительно, что это должны были оказаться ваши шахматные фигуры. Но не позволим себе терять чувство меры. Ведь это могли быть вы.

— Жаль, что это была не я. Я бы сумела дать сдачи.

— Фурия. Давайте пойдём и посмотрим на разрушения.

— Это ужасно, Питер. Это походит на резню. Это даже пугающе, удары настолько сильны.

Увидев комнату, Уимзи сильно помрачнел.

— Да, — сказал он, становясь на колени посреди разгрома. — Слепая, звериная злоба. Не только сломаны, но стёрты в порошок. Здесь поработал каблук, а также кочерга — следы можно видеть на ковре. Она ненавидит вас, Харриет. Я этого не понимал. Я думал, что она только боится вас… так, «не остался ли ещё кто-нибудь из дома Саулова?»[110] … Смотрите, один бедный воин укрылся позади ведёрка с углем — жалкий остаток некогда могущественной армии.

Улыбаясь, он поднял одинокую красную пешку, а затем поспешно встал на ноги.

— Моя дорогая девочка, не плачьте об этом. Какое, чёрт возьми, это имеет значение?

— Я любила их, — сказала Харриет, — и вы мне их подарили.

Он покачал головой.

— Жаль, что именно в такой последовательности. «Вы подарили их мне, и я любила их», — было бы лучше, но «Я любила их, и вы мне их подарили», — непоправимо. Яйца пятидесяти тысяч птиц Рух не смогут их заменить. «Дева умерла, и я умер, она умерла, умерла, и что же делать мне?» Но вы не должны плакать по мелочам, когда я могу подставить вам плечо, правда?