Встреча с пришельцем - [23]

Но когда Люся повторяла в адрес мужа нежные эпитеты и слишком часто вздыхала, во мне просыпалось что-то очень похожее на ревность. Были моменты, когда я просто ненавидел этого типа на портрете, у которого начисто отсутствовали недостатки, присущие каждому живому человеку. На него, судя по Люсиным словам и ее вздохам, можно было молиться, как на икону.

Чаепитие мы заканчивали под программу «Время», и я начал собираться.

— А вы оставайтесь у нас ночевать, — сказала Леся. — Сейчас еще будет интересный фильм. Этот диван свободен. Я теперь сплю с мамой в спальне.

Люся пропустила ее слова мимо ушей, а я тут же ухватился за Лесино предложение:

— Я бы с радостью остался, только боюсь — доставлю вам много хлопот.

— Какие хлопоты? Оставайтесь… — вяло сказала Люся и недовольно посмотрела на дочку.

Утром во время завтрака я поблагодарил Люсю за предоставленный мне ночлег.

— Пожалуйста, нам не жалко, диван все равно пустует, — с каким-то безразличием произнесла она.

— Ну, если не жалко… — отважился я. — Мне вот-вот должны дать квартиру. Если бы вы разрешили у вас пожить какое-то время… Мешать вам не буду…

— Ой, мамочка, и нам веселее станет! — с неподдельной радостью поддержала меня Леся.

— Ну, если ненадолго… — растерянно сказала Люся и вздохнула.

22

Вторую неделю я жил квартирантом в своей квартире. Правда, от квартиранта я отличался тем, что старался помочь Люсе по хозяйству, а еще тем, что принимал участие в семейных советах.

Каждый вечер я непременно повторял, что, может, уже завтра выберусь от них, что мне на днях обещали дать ордер на квартиру. Люся никак не реагировала на эти мои заверения. А однажды не выдержала:

— Не надо извиняться, Валентин Сидорович. Вас никто не выгоняет. Спокойно живите себе сколько надо. Вы нам не мешаете.

Мне показалось, что ее слова были искренними. Наши взгляды встретились, и она опустила глаза.

23

Воскресным утром я лежал на диване в большой комнате — так условно мы называли одну из двух комнат, хотя по метражу они были одинаковы, — и прислушивался к диалогу Люси с дочерью.

Весеннее солнце, пробиваясь сквозь полузашторенное окно, отражалось в полировке серванта. Впервые за последний год я проснулся с радостным чувством необычайной легкости, которое обычно вдруг охватывает после ужасного сна: открыл глаза — и все страхи исчезли.

— Ты мне сказок не рассказывай, — с раздражением перебила дочку Люся. — Разве я не слышу, как ты хрипишь? Завтра врача придется вызывать. Уверена — грамм четыреста мороженого съела. Хотя прекрасно знаешь, что с твоим горлом нельзя ни грамма холодного…

— Ну говорю же тебе — не ела я вчера мороженого, — чуть не плакала Леся.

— Кого ты вздумала обманывать? Хоть бы нашла в себе мужество сознаться: да, мама, не выдержала…

— Не ела я! — повысила голос Леся.

— Ты что себе позволяешь? Кричать на маму! Я с тобой вообще не буду разговаривать! И никуда мы сегодня не поедем.

Леся обиженно замолчала. А через минуту сказала миролюбиво:

— Если ты так настаиваешь, то ела я мороженое. Триста грамм. Признаю, что поступила плохо…

— Вот и молодец! — растрогалась Люся. — Главное — никогда не обманывать. За правду я могу тебе все простить…

Леся осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что я уже проснулся, вбежала в комнату и весело приветствовала меня:

— Доброе утро, Валентин Сидорович! Поедете с нами в лес?

— В лес еще рановато. Пусть немного подсохнет.

— Совсем не рановато. Подснежники уже вовсю продают. А в следующее воскресенье может быть поздно.

— Куда тебе ехать! У тебя такой хриплый голос, что не мешало бы и дома посидеть. Не надо было столько мороженого есть.

— Не ела я мороженого, — усмехнулась Леся.

— Ты ведь только что сказала, что съела аж триста грамм?

— А что было делать? Мама так настаивала, чтобы я созналась. Пришлось подчиниться, а то бы в лес не поехали.

Смешно выходит, думал я, одеваясь. Часто нам бывает легче сознаться в том, чего мы не делали, чем доказывать свою правоту. Взять вот даже меня. Еще немного настойчивости, смелости, усилий — и я, возможно, снова стал бы Вячеславом Гарпуном. Но нерешительность, инертность, нежелание рисковать, просто страх — короче, все то, что мы называем стечением обстоятельств, — порой заставляет нас идти по линии наименьшего сопротивления…

За завтраком Люся была как никогда разговорчива, даже шутила.

— Так вы едете с нами за подснежниками? — спросила она.

Проглотив кусок отбивной, я только собирался выразить свой восторг по поводу блестящей идеи, как раздался звонок в дверь. Люся пошла открывать.

— Это квартира Зайчинского?! — низкий женский голос скорее утверждал, чем спрашивал.

— Вы интересуетесь, тут ли живет Зайчинский? — уточнила Люся.

— Да, Зайчинский Валентин, — подтвердил голос.

— Валентин Сидорович, это к вам! — крикнула Люся.

Небольшого роста женщина с черными раскосыми глазами молча смотрела на меня. Так мы и стояли, пока я не сказал:

— Слушаю вас.

— Любимый! Дорогой! Наконец-то! Я не верю своим глазам! Уже думала, что никогда тебя не увижу. Ты почти не изменился. Разве что похудел. Нет, нет, это мне только кажется. Просто я тебя так давно не видела!

— Не понимаю, — растерянно пробормотал я.