Встреча с границей - [18]

— Бабушка, а как вы с хозяйством управляетесь?

— Плохо, внученька, плохо. В огороде несколько грядок и те сохнут. Жарища какая стоит. Говорят, все от этих же однородных. Хозяйство небольшое, а все равно мужские руки нужны. Дверь, вишь, покосилась, крыша течет, в печке под перестлать надо, крыльцо сами видели какое.

— Бабушка, а комсомольская организация есть в деревне?

— Как не быть? Есть, сынок, есть. Кажинный божий день под моими окнами в фумбол гоняют.

— А к вам забегают?

— Забегают, когда мяч в огород запустят или воды напиться.

— Секретаря знаете?

— Ды-ть, кажись, Митька Необутый у них за главного.

— Кличка, что ли?

— Кто его знает. Испокон веков так: Необутые да Необутые...

Митьку Необутого мы стащили с сеновала и подробно рассказали ему о бедственном положении одинокой старушки. Он долго не мог понять, что от него хотят, а когда сообразил, удивленно поглядел на нас:

— Так ведь это ж не колхозная собственность, это ж частный сектор.

— Дурак! — сорвался я. Потом уточнил: — Дуб! — И украдкой взглянул на Любу. Та одобряла.

Митька посмотрел на меня, что-то вспоминая, и медленно проговорил:

— Хоть ты и член райкома, а не очень давай волю словам. Ну обсудим, поможем...

— Ох и бюрократище! — не выдержала Люба. — Собирай комсомолок, сами починим крышу!

Эта остановка не входила в наши расчеты, но мы не жалели. Огородик был полит на совесть, хоть рис сажай. Девчонки оказались активнее ребят, но и мальчишки расшевелились. Особенно когда подошли соседки да похвалили. Пожилая женщина допытывалась у Митьки:

— А эти, что крыльцо чинят, откудова? Неужто и они бесплатно работают?

Секретарь почесал лодыжку резиновой туфлей и, как мне показалось, с гордостью ответил:

— А ты думала! Они же комсомольцы!..

Бабушка ни за что не хотела отпустить нас с Любой без ужина. Да мы и не очень сопротивлялись. На таганке́ уже весело постреливала сковородка, и по избе растекался густой аромат жареной картошки с луком. Кто тут устоит! Сама хозяйка не ела, только смотрела на нас добрыми, счастливыми глазами. Слезы текли и текли по ее улыбающемуся лицу и беззвучно падали на край чисто вымытого обветшалого стола. А когда мы поднялись, обняла, прижала к себе.

— Касатики вы мои! Сердешное вам спасибо! Не за воду, не за крышу — за души ваши отзывчивые!.. — А на починенном крылечке еще раз остановила: — Родные, что ли?

— Знакомые.

— Ну дай вам бог породниться!

— Бабушка!.. — смутилась Люба и торопливо сбежала с крыльца.

Я зачем-то взялся проверять, хорошо ли пригнаны ступеньки, пнул разок-другой ногой, подпрыгнул и, не глядя на хозяйку, неторопливо пошел вслед за девушкой...

Радостное возбуждение улеглось. Не то мы вдруг сразу повзрослели, не то притомились. Шли молчаливые.

— Коля, ты будешь мне писать?

Вот откуда моя тревога. Не усталость, а близкая разлука уже дышала холодом в лицо. Еще вчера у нас впереди была вечность, а сегодня опустившийся вечерний туман наглухо закрыл горизонт.

А так ли уж наглухо? И мне вдруг почудилось, что я шагаю не по проселочной дороге, а по далекой границе и за плечами у меня не рюкзак, а автомат...

У моей мечты отрастали крылья!

* * *

О проводах, тяжелой разлуке я знал лишь по книгам — самому испытывать не приходилось. С мамой не расставались, друзья тоже всегда под рукой — только свистни. А сегодня...

Сегодня у меня так муторно на душе. Идем на станцию. Изредка переглядываемся с Любой. Она, по-видимому, не решается отойти от отца. Удастся ли хоть пожать ей руку напоследок?..

Да и с полковником еще столько недосказанного. Не подумал бы он, что наши разговоры о границе — всего-навсего блажь, детский лепет. А Павлом Александровичем завладели старшие во главе с председателем колхоза, молодежь оттерли. У них свей вопросы, по которым хотелось посоветоваться с приезжим.

И только на станции полковник отвел меня в сторону от провожающих, заговорщически шепнул:

— Ну как, не раздумали?

— Что вы! — испугался я, сразу поняв, о чем речь.

— Если затрет — прямо к райвоенкому. Не заметили, ко мне подполковник заходил в Володятино?

Чтобы мы да не заметили! Даже знали, что в портфеле у того подполковника бутылка с вином. Не умещалась предательская красная головка в раздутом портфеле.

— Вместе с ним войну начинали, — нажал мне на плечо полковник. — И памятные подарки от фашистов в одно время получили — по осколку на брата. Ему, правда, достался увесистее — пришлось перейти на военкоматскую работу. Секретарь райкома комсомола тоже в курсе дела.

Поезд трогается. Люба отчаянно машет рукой из окна вагона. В ответ ребята подбрасывают вверх свои кепки.. Но я знаю, кому адресованы эти прощальные жесты.

До скорой встречи, Люба!..

НА КРЫЛЬЯХ МЕЧТЫ

И вот наша четверка у тяжелых дверей райвоенкомата. Его работники, оказывается, уже давно «разверстали» призывников и на все наши просьбы о посылке на границу отвечали холодно: «Нельзя!»

Радостное возбуждение мгновенно улетучилось. Но сдаваться не хотели. Петька Стручков разузнал, что кроме парадного входа в военкомат с дежурным у дверей есть еще два. На черной лестнице обнаружили только кошку и огромный, размером с рукавицу, висячий замок на двери. Зато через боковой вход попали прямо к военкому, как можно вежливее поздоровались с ним, называя по имени и отчеству — Андреем Андреевичем. Излагал нашу просьбу Лука Челадан.