Вставай! Страна огромная! - [12]

— Есть.

— А сестры, братья есть?

— Есть. Две сестренки младшие и братишка.

— Так вот, боец, если ты не хочешь, чтобы этот изверг, в человеческом обличии, пришел в твой дом. Убил твою мать, отца. Надругался над твоими сестрами. Превратил твоего брата в раба, вывез его в Германию и заставил работать на себя, то ты, да именно ты, должен его убить! Здесь и сейчас! И только тогда ты обезопасишь своих родных и близких. Знаешь, что по этому поводу написал наш советский поэт Константин Симонов, когда узнал о звериной сущности немецкого фашизма? Не знаешь? Тогда слушай! Слушай и запоминай!

Так убей же немца, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвом стоял.

Если немца убил твой брат,

Если немца убил сосед, —

Это брат и сосед твои мстят,

А тебе оправдания нет.

Так убей же ты немца сам,

Так убей же его скорей.

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

Понял!

— Понял! — было видно что его проняло. Да и остальные как-то подобрались, насупились. Лица серьезные, глаза горят. Надо ковать, пока горячо.

— Тогда пошли.

И мы все вместе, сержант тоже не утерпел, направились в сторону границы, обходя вышеупомянутую ложбину, в которой полегло большинство наступавшего пехотного взвода. Причем, огибали ее по северному краю, поскольку бродить среди трупов ни у кого, особого желания, не было. Ближе к реке, где луг переходил в прибрежные заросли, возле деревьев лежали раненые фрицы. Которых сердобольные пограничники стащили в кучу, обеспечив также трофейными индивидуальными пакетами. Раненых оказалось пять человек. Ранения были различной степени тяжести, но при первом рассмотрении, при надлежащем медицинским присмотром, все пятеро должны были выжить. Но вот двое из них, обратно в строй уже не вернутся никогда. У одного пулей было разворочено колено и ему по любому грозила ампутация. У второго, почти напрочь оторвало правую руку, почти по локоть. Оба они уже были перевязаны, так что жизни их, ничего не угрожало. Они мне были мало интересны, зато оставшиеся трое, если их подлатать, скоро могли бы вернуться в строй. И продолжить победное шествие, в составе германской армии. Именно на одного из них, рыжего фельдфебеля с множественными поверхностными осколочными ранениями, я и указал Муркну.

— Убей его!

Было видно, что пограничник колеблется, не решаясь убить безоружного. И где-то я его понимал, но ситуацию надо было решать кардинально. Из набедренной кобуры я достал пистолет с глушителем, для чего пришлось воспользоваться очередной прорехой в маскировочном костюме. Передернул затвор и выстрелил в голову соседа, ражего амбала, с ранением бедра. Голова дернулось, во все стороны полетели кровавые брызги.

— Видимо немец, на досуге, решил пораскинуть мозгами.

После чего перевел ствол на узбека и, указывая на рыжего приказал:

— Убей его! — видя, что тот тоже сомневается, поторопилю — Ну! И недвусмысленно повел стволом.

Турсунзадеков, судорожно передернул затвор карабина, но я его остановил:

— Штыком!

Заорав, что-то по своему, тот ткнул немца в грудь. Рыжий дернулся, захрипел и затих.

Я вытащил из его ножен, неосмотрительно оставленный нож, протянул Муркину и, показывая на третьего, истинную белокурую бестию, с ранением обеих рук и окровавленной головой, тихо сказал:

— Теперь ты! — и ствол пистолета уткнулся ему в голову.

Судорожно всхлипнув, Муркин, наконец то решился и, неумело замахнувшись всадил фрицу нож, по самую рукоятку.

— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — прокомментировал я его поступок и добавилю — Ну что пошли?

— А эти? — задал сержант, стоявший все это время молча у меня за спиной и только недовольно сопевший, резонный вопрос, показывая на оставшихся.

— А эти, никакой угрозы больше не представляют, — сказал я, — им теперь прямая дорога в инвалидную команду. Пойми, Николай Спиридонович, действие не в коей мере не относится к бессмысленной жестокости или хладнокровному убийству. Только трезвый расчет. Этих нужно будет лечить, тратить на них дорогостоящие лекарства, потом платить пенсию. Своим видом они будут говорить окружающим, что не надо ходить войной на Советский Союз. Там можно или умереть или стать калекой, и третьего не дано.

— Да-а, — нехотя согласился со мной сержант, — но надо ли было именно так? Мальчишки же совсем, — и он указал рукой на блюющего в сторонке Муркина. Азиат крепился, но тоже был бледным.

— Только так! — отрезал я. — Иначе в рукопашном бою замешкается и погибнет сам. Вместо того чтобы убить врага. Запомни, сержант, нужно не погибать за свою Родину, а воевать так, чтобы они, — я показал на трупы, — погибли за свой Фатерланд! Понятно?

Сержант кивнул. Я, приказал еще раз проверить тела убитых, чтобы не оставлять сюрпризов на подобие забытого, второпях ножа. А сам пошел к окопу, сортировать свою добычу и готовить ее к переноски.

После возвращения сержанта, вместе с остальными пограничниками, обговорил с ними их последующие действия, предложив идти на соединение с основными силами заставы. Тем более, что с той стороны доносились звуки нарастающего боя.

— Видимо, командиру немецкой роты, надоело ждать или же, услышав звуки нашего сражения, он поставил на обходящем отряде крест. В чем, в принципе был не далек от истинны.