Вспомним мы пехоту... - [87]

Десять часов тридцать минут. Первый раскат артиллерийского залпа… И — да простит меня читатель — опять слышал и видел я такое впервые…

Выпустив по позициям противника семь с половиной тонн снарядов, пушки замолчали. Но слитный грохот взрывов в районе шестикилометровой полосы прорыва все не прекращался. Это работала авиация. Волна за волною шли штурмовики и бомбардировщики. На моем НП офицеры-авиаторы кричали в радиомикрофоны, корректируя удары каждой своей части:

— «Сокол», я «Земля!» Второй квадрат, роща…

— «Чайка», я Первый. Правее, черт! Бей по лощине, по танкам.

— Костин! Костин! Да подави ж «эрликоны». Снаряд в брюхо захотел?!

Наконец переговоры прекратились — самолеты, отбомбившись, ушли. Двинулись в атаку 182-й и 184-й полки. С НП было видно, как быстро они продвигались вперед. Разрозненные группки гитлеровцев, прикрываясь огнем уцелевших танков, поспешно отступали по направлению к Секешфехервару. А наши пехотинцы уже оставили позади первою траншею противника.

— Здорово идут! Как на учениях, — восхищенно сказал за моей спиной кто-то из офицеров штаба.

Зазуммерил телефон. Первым, как всегда, доложил Грозов:

— Первая траншея взята.

— Вижу, Михаил Трофимович. Продолжайте.

Доносит Могилевцев:

— Деремся в первой, а Зубалов — во второй.

— Очень хорошо! Будьте готовы к отражению контратак.

Могилевцева приходится предупреждать: он ломит вперед без оглядки, а точному, аккуратному, осмотрительному Грозову такие предупреждения не нужны.

Я был доволен — бой развивался нормально.

Однако последующие доклады Грозова и Могилевцева огорчили меня. Противник ввел в бой резервы — от пятисот до шестисот пехотинцев и тридцать-сорок танков. Полковник Палладий вызвал Новикова, приказал приложить все силы для отражения контратак и обеспечить продвижение наших частей. К концу дня поступили утешительные вести: контратаки отбиты, части 62-й гвардейской во взаимодействии с 69-й гвардейской дивизией прорвали оборону противника на всю глубину и подошли к западному пригороду Секешфехервара. А через десять минут опять тревожное сообщение от Грозова: двадцать танков и до батальона пехоты с высот западнее города атакуют правый фланг полка. И следом донесение Могилевцева:

— Полтора десятка танков и до батальона пехоты, поддержанные артогнем, перешли в контратаку на мой левый фланг.

Ясно, немцы хотят прорваться на стыке двух полков.

— Ничего, сейчас мы их остудим, — успокоил Палладий и приказал своим пушкарям весь огонь сосредоточить на стыке полков.

Мощный артиллерийский налет разметал вражескую пехоту, несколько танков загорелось. Контратакующие отступили. Но темп наступления замедлился. Наши атаки противник встречал массированным огнем. Обойти врага не удавалось: он подтянул резервы и закрыл брешь в обороне. Таким образом, прорвав линию Маргариты, обе дивизии корпуса к ночи смогли продвинуться только на семь-восемь километров. Трудно было еще попять: успех это или неудача. Задачу мы вроде бы и выполнили — прорвали оборону гитлеровцев на всю глубину. Однако город Секешфехервар не взяли и не смогли продвинуться дальше, точно перед нами выросла новая линия обороны.

Связался с генералом Фоменко и доложил ему итоги дня. Естественно, похвал от него я не услышал.

— Что предпринимаете, чтобы выполнить задачу? — сухо осведомился командир корпуса.

— Пытаемся захватить высоты западнее города. Здесь ключ к успеху. Пригород расположен на высотах. Захватив его, мы будем хозяевами положения.

— Вот и захватите, и будьте хозяевами. И не позднее завтрашнего утра! — Фоменко в сердцах бросил телефонную трубку.

С утра оба полка первого эшелона возобновили наступление. Но во второй половине дня опять заняли оборону. Противник успел подтянуть и бросить в бой 3-ю танковую дивизию, нацелив ее в стык нашего 21-го и соседнего 20-го стрелковых корпусов. И опять концентрированным огнем артиллерии мы сумели отбить мощную контратаку и спасти положение. К вечеру гвардейцы дивизии, обходя город с севера, нащупывая слабые места в обороне, продвинулись еще на пятнадцать километров. Однако и на этот раз мой доклад не удовлетворил Фоменко.

— Когда возьмете Секешфехервар? Или вы намерены оставить захваченный фашистами город у нас в тылу?

— Завтра брошу второй эшелон и возьму город, — пообещал я.

Но на войне, в бою не всегда складывается все так, как хотелось бы, ибо невозможно со стопроцентной точностью предугадать ответный ход противника.

Второй эшелон дивизии — 186-й полк Колимбета был занят ликвидацией окруженной в районе Левешберень крупной немецкой части. Я надеялся, что к утру, в крайнем случае к полудню, полк справится со своей задачей. Но мои надежды не оправдались — гитлеровцы оказывали упорное сопротивление.

Между тем немецкое командование времени зря не теряло: оно подтягивало все новые и новые дивизии к месту прорыва.

День 22 декабря, как известно, самый короткий в году. В пять часов вечера стало уже темно. Гитлеровцы с наступлением темноты обычно прекращали активные боевые действия. А тут ровно в пять часов вечера двинули на левый фланг дивизии десятки танков и самоходок при поддержке больших сил пехоты. Левый фланг дивизии был одновременно и левым флангом 182-го полка. Противник пошел в контратаку на узком участке. Пришлось перебросить туда большую часть артиллерии. Но чуть позднее немцы атаковали в центре. У полка недоставало сил для отражения контратаки. Грозов позвонил мне, сухо, официально сказал: