Вспомним мы пехоту... - [2]

То, что привилось в детстве, остается на всю жизнь. И по сей день запах свежего хлеба, сам вид его вызывают у меня чувство, похожее на благоговение…

Суровость природы, самих условий жизни вырабатывала в людях независимость, трезвость ума, решительность, смелость, трудолюбие, способность ответственно относиться к любому делу. Такими чертами характера обладали мой отец и мать, прививали они их и нам, детям.

Летом 1918 года, после мятежа белочехов, отец ушел с отрядом красных партизан. Все заботы о пропитании семьи легли на мать и сестру. Когда наступила пора уборки хлеба, они нанялись к Бескоровайному на жатву. Вечером, накануне начала работ, мать позвала меня с улицы в хату, сняла со стены серп размером поменьше обычного, подала мне и сказала:

— Пойдешь, сынок, завтра со мной. Пора учиться жать, ты уже большенький.

Шел мне в ту пору восьмой год.

В нашем селе была школа. Мать очень хотела, чтобы я выучился на «фершала». Для нее, испытавшей всю горечь скудного полуголодного существования, непереносима была мысль о том, что и мне в жизни выпадет та же батрацкая доля. Сестра пошла в школу поздно (считалось, что женщине образование ни к чему), Только к четырнадцати годам окончила она первый класс. Осенью восемнадцатого года сестра отвела меня в школу, вооружив единственным учебником — своим букварем, который я хорошо знал: предыдущей зимой с помощью сестры научился читать по складам.

Запомнился мне на всю жизнь мой первый учитель Михай Яковлевич Бондаренко. Человек средних лет, очень серьезный, но не строгий, он со всеми был ровен, внимателен, мягок. Сколько любви и терпения проявлял он к каждому из своих учеников! От этого человека я впервые узнал, что Земля — планета, одна из многих, что она имеет форму шара и вращается вокруг своей осп и вокруг Солнца, благодаря чему происходит смена дня и ночи, а также смена времен года. Я узнал про далекие материки и страны, про то, что существуют люди с черным цветом кожи, про извержения вулканов и землетрясения, про огромные пароходы и многолюдные города. От Михая Яковлевича узнал я, откуда «есть пошла Русская земля», о том, как пращуры наши отстаивали ее от вражеских полчищ, жизни своей не щадя. Узнал я, кто такие Александр Невский и Дмитрий Донской, Козьма Минин и Иван Федоров, Суворов и Кутузов, Степан Разин и Емельян Пугачев. Мой первый учитель рассказал мне, что такое пролетарская революция, кто такие большевики и кто такой Ленин.

Все это казалось мне так ново, так изумительно интересно, что зачастую даже естественное для мальчишки желание поозоровать на уроке отступало. Михай Яковлевич умел рассказывать, умел увлечь своих юных слушателей. Впоследствии знавал я многих учителей, встречались среди них и отличные. И все же, думается, мне повезло, что на заре жизни был у меня скромный сельский учитель Михай Яковлевич Бондаренко. Ведь даже первую настоящую книгу — «Робинзон Крузо» — прочитать мне дал именно он.

Михая Яковлевича давным-давно нет в живых. Со временем уйдут из жизни и его ученики, но не уйдет то доброе, что он воспитал в них и что они, конечно, передали своим детям…

Школа наша была преобразована в семилетку, и я ее закончил с похвальным листом. Родителей несказанно обрадовал мой успех. Мать прямо-таки расцветала, когда соседки говорили ей: «По всему видать, Порфирьевна, ученым будет сынок-то».

В тот день, когда я пришел из школы с похвальным листом, мать подарила мне новенькую сатиновую рубашку-косоворотку, а отец достал сшитые им кожаные сапоги и попросил примерить. И сапоги, и рубашка пришлись впору. Особенно обрадовали сапоги: они были первыми в моей жизни. Никогда потом ни одна обнова не доставляла мне столько удовольствия.

Отец, вернувшись с гражданской, продолжал пастушествовать. Советская власть утвердилась на селе. Жить стало легче. Но тут на нас свалилась новая беда — тяжело заболела мать. Отец возил ее по врачам, старался по мере возможности следовать их советам. Это требовало немалых средств. Пришлось продать корову, кое-какой инвентарь. Постепенно хозяйство пришло в полный упадок. И мне, окончившему с похвальным листом семилетку и мечтавшему о техникуме, пришлось опять наняться в батраки к тому же Бескоровайному (в годы учебы на лето я уже нанимался к нему на полевые работы, но тогда я жил дома, а теперь и жить перешел к хозяину).

Бескоровайный взял меня охотно. Исполнилось мне пятнадцать лет, был я паренек крепкий, жилистый, мог на горбу мешок зерна снести и не охнуть. Жизнь сделала меня смолоду выносливым, терпеливым, приучила к лишениям. Впоследствии, во время службы в Красной Армии, особенно в годы Великой Отечественной войны, наука эта мне очень пригодилась. Если, бывало, иных моих товарищей выматывали длинные переходы, бессонные ночи, голодание, холод и сырость, то я переносил все это довольно легко. Хотя должен оговориться, такой науки жизни, какую я прошел в отроческие и юношеские годы, не пожелаю современной молодежи. Ныне у нее есть способы закалять себя, не жертвуя ни здоровьем, ни чувством собственного, достоинства. Этим молодежь обязана старшему поколению, которое в жестокой борьбе отвоевало ей право на новую, прекрасную жизнь.