Всполошный звон. Книга о Москве - [4]
Памятник архитектуры барокко. Храм «выпадает из круга московских памятников данного периода, будучи наделен скорее чертами петербургской архитектуры, но архитектуры высокого стиля, притом не имеющей прямой аналогии с творчеством ведущих мастеров Петербурга», писал И. Грабарь.
К сохранившимся на Маросейке домам XVIII века принадлежит и дом № 2. Его избрал своей резиденцией маршал Мортье, назначенный Наполеоном комендантом Москвы. Не знаю, как досматривал Мортье за старой русской столицей, но улице, на которой жил, он уделил внимание и был потрясен дивным храмом Успения Пресвятой Богородицы. Мортье, конечно, не знал, что построил его в стиле нарышкинского барокко не обученный архитектор, а русский самоучка Петрушка Потапов на деньги купца Сверчкова, что, потрясенный его белокаменной резьбой, величайший русский зодчий Баженов ставил этот храм в один ряд с собором Василия Блаженного. Но что-то француз все-таки понял и воскликнул: «О, русский Нотр-Дам!» После чего приставил к нему солдат для охраны. И во время пожара и всех бесчинств, творившихся в Москве как неприятелями, так и отечественными мародерами, храм нисколько не пострадал.
Дом в Петроверигском переулке, где провел детство Н. Тургенев. Фрагмент. XVIII в. Фото 1994 г.
Н. И. Тургенев (1789–1871) — декабрист, основоположник финансовой науки в России, один из учредителей Союза благоденствия и Северного общества.
Московским Нотр-Дамом называл церковь Федор Достоевский. Проезжая мимо нее на извозчике, он всякий раз выходил и благоговейно озирал дивное «дело рук человечишки Петрушки Потапова». Но храм не ушел от рук московских «радетелей» в середине тридцатых годов XX скорбного века. Галерея церкви вдавалась в узкую мостовую улицу и мешала извозчикам и немногочисленному автотранспорту. Уничтожили нарышкинское барокко, «московский Нотр-Дам», и на освободившемся месте открыли летнее кафе с зонтиками. Потом кафе отодвинули несколько вглубь. А ведь можно было отодвинуть храм, тогда это уже умели, или снести галерею, или убрать здания с другой стороны улицы. Возможны были любые решения, но выбрали наихудшее.
М. Быковский, Церковь Живоначальной Троицы, что на Грязях, у Покровских ворот. 1861 г. Фото кон. XIX в.
Название храма объясняется тем, что к северу от него сквозь стену Белого города и церковный двор протекал ручей, который образовывал на Покровке грязь.
Некоторое представление об уничтоженном чуде дает красная церковь Климента, папы Римского, в Замоскворечье. До войны 1812 года Маросейка, как и продолжающая ее Покровка, была улицей знати, но после знаменитого пожара и изгнания Наполеона социальный характер Маросейки изменился: знать уступила место купцам. В Петроверигском переулке стоит дом, приметный в истории русской культуры. Тут провел свое детство декабрист Николай Тургенев, тот самый, о котором Пушкин сказал в уничтоженной десятой главе «Евгения Онегина»:
Улица Покровка. Фото 1980-х гг.
Слева — остатки церкви Живоначальной Троицы, что на Грязях. Название улицы — по храму Покрова в Садах (разобран в 1777 г.). В XVII в. улица заселялась жителями дворцовых Барашской и Казенной слобод.
Конка на Покровке. Фото нач. XX в.
В 1900 г. протяженность конно-железной дороги в Москве составляла около 90 км, число вагонов — 241. В 1901 и 1911 гг. Городская дума выкупила права на эксплуатацию конки и постепенно заменила ее трамваем.
Церковь Живоначальной Троицы в Хохловке или в Старых Садах. 1696 г.; колокольня XVIII в. Фрагмент. Фото 1994 г.
Название «Хохловка» известно с 1653 г. и говорит о Хохолковых-Ростовских, проживавших в этой местности. После воссоединения Украины с Россией здесь селились украинцы.
Тут бывали Херасков, Карамзин, Жуковский. От аристократов дом перешел к чаеторговцам Боткиным, но не выпал из русской культуры, а остался связан с ней теснейшими узами. Эта семья дала трех высоко одаренных братьев: знаменитого врача-терапевта, именем которого названа одна из лучших московских больниц, основателя крупнейшей школы русских клиницистов Сергея Петровича Боткина, писателя Василия Петровича Боткина, автора «Писем из Испании», многих статей по литературе, искусству, в том числе нашумевшей статьи о поэзии Фета, и Михаила Петровича Боткина — живописца и гравера, автора книги об Александре Иванове. И была у них сестра Мария Петровна, ставшая женой великого русского лирика Афанасия Фета.
М. Лялевич. Здание товарищества «Треугольник» на Маросейке. 1914 г. Фрагмент фасада. Фото 1994 г.
Улица возникла в XV в. В XVII в. на ней размещалось Малороссийское подворье. Отсюда ее название — Малороссийка, или Маросейка.
То не был брак по взаимной любви, каждый уже «пережил свои мечтанья» и надеялся обрести в другом лишь тихую пристань. Как и все браки, в которых не участвует сердце, он оказался на редкость удачным: долгим и прочным. Особенно повезло Фету, который на капиталы Марии Петровны смог развернуть свой недюжинный хозяйственный талант и стать крупным помещиком, что, как ни странно, совсем не мешало его тончайшей лирике. Мария Петровна, если верить ее брату Василию, земледельческие таланты мужа ценила менее поэтических. Наверное, так и было, если вспомнить сцену, разыгравшуюся в Ясной Поляне, в семье Льва Толстого, очень любившего Фета как поэта и человека. После пения гостившей в доме Татьяны Кузминской Фет вспомнил другой давний вечер, когда она тоже пела и пение это поразило его. Он написал ей стихотворение, которое заканчивалось так:
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.