Всполошный звон. Книга о Москве - [11]
Екатерина достигла своей цели: припугнула недругов, благополучно закончила войну, а баженовский проект — кому он нужен? О Кремле и думать забыли. Трагедия для художника и спасение древней памяти.
К. Тон, при участии Ф. Рихтера, Н. Чичагова, П. Герасимова, В. Бакарева и др. Большой Кремлевский дворец. 1839–1849 гг. Фото 1994 г.
Фасад спроектирован в русско-византийском стиле. Парадные залы имеют названия русских орденов, что отразилось в их архитектурном декоре. Дворец был московской резиденцией российских императоров.
Деревянный макет баженовского Кремля можно увидеть в Музее архитектуры в Донском монастыре.
Последним перед революцией масштабным строительством в Кремле явилось возведение Константином Тоном середине XIX века Большого Кремлевского дворца на месте старого дворца Растрелли. В свое время это вызвало шумное неудовольствие москвичей. Тона не любили за сухость и холодность, за псевдорусский характер его построек. Эти же качества обеспечивали ему стойкое благоволение Николая I.
М. Посохин, А. Мндоянц, Е. Стамо, П. Штеллер и др. Кремлевский дворец съездов. 1959–1961 гг. Фрагмент. Фото 1994 г.
Используется для проведения важных общественных и международных мероприятий, а также для театрально-зрелищных представлений.
Будем справедливы: Тон стремился восстановить в новом блеске древнее русское зодчество, увести нашу архитектуру от слепого подражания западноевропейским образцам. И за это заслуживает благодарности. Другое дело, что он не был готов к осуществлению такой задачи. Изучение древнерусского зодчества только начиналось, и ему просто не хватало знаний. А произвольные измышления не всегда ловко сочетались с истинными мотивами древней архитектуры. Но Тон умел хорошо ставить свои здания. Как великолепно стоял храм Христа Спасителя!
И. Моторин, М. Моторин. Царь-колокол. 1733–1735 гг. Фото 1970-х гг.
Отлит из бронзы в Кремле, украшен рельефами, портретами и надписями. Во время пожара 1737 г. от колокола откололся кусок массой 11,5 т. В 1836 г. царь-колокол был установлен на каменный постамент недалеко от церкви Иоанна Лествичника.
И Большой Кремлевский дворец добирает величия вознесенностью над Москвой-рекой, и нельзя представить себе Кремля без него.
Многие считают, что Михаил Посохин первым посягнул на кремлевскую старину, встроив сюда Дворец съездов. Это вызвало не меньше нареканий, чем дерзость Тона, произносилось даже слово «кощунство».
Между тем на исходе двадцатых — в начале тридцатых годов XX века Иван Рерберг возвел на Ивановской площади, на месте Чудова и Вознесенского монастырей, большое здание с колоннами. Возможно, к этому отнеслись спокойно, поскольку здание Рерберга стилизовано под классицизм и не беспокоит глаза. А творение Посохина являет сугубо современные формы.
Должен признаться, сам я не выработал к нему однозначного отношения.
Если отвлечься от Кремля, то Дворец съездов, наверное, самая удачная работа Михаила Посохина. Впрочем, тут вообще все не просто. Вспомним, что еще в XV веке москвичи возмущались дерзновенным покушением Ивана III на московскую старину. Ведь наши далекие предки не ощущали своей древности, они были столь же современны в своих днях, как мы на исходе двадцатого столетия исполнены пиетета к старине и гнева против ее разрушителей. И Петр покусился на Кремль, построив Арсенал. При Екатерине были снесены последний боярский дом — Шереметева, Крутицкое подворье, и Матвей Казаков возвел здание Сената. При «ревнителе казенного благополучия Валуеве», как презрительно называют его историки, было снесено здание государева дворца, Троицкое подворье, «цареборисов» дворец, Сретенский собор, чтобы было где размахнуться Тону. Выходит, и в доброе старое время не очень-то тряслись над стариной и не считалось преступлением подновлять кремлевский ансамбль. А ведь мы не в претензии. Глядишь, лет через сто и Дворец съездов будет казаться столь же естественной и необходимой частью Кремля, как творения Казакова и Тона.
Кремль — не создание единой воли, раз и навсегда определившей его форму, и этим резко отличается от Миланского дворца. Каждая эпоха накладывала на него свой отпечаток, в нем достойно представлены разные периоды русской жизни. Тем и ценен этот единственный в своем роде ансамбль, что он являет собой не окаменелость, а подвижный образ времени: от Успенского собора, утвердившего значение Москвы как первого града на Руси, до Дворца съездов, в чьих прочных ребрах — идея нового времени.
А. Чохов. Царь-пушка. 1586 г.; декоративный лафет 1835 г. Фото 1970-х гг.
Отлита из бронзы на Пушечном дворе. Находилась в Китай-городе и предназначалась для обороны переправы через реку Москва. Установлена близ церкви Двенадцати апостолов в Кремле.
Все сказанное справедливо, но живое чувство не дает заговорить себе зубы. И когда ходишь по Кремлю, то стараешься не глядеть в сторону посохинского творения.
Не стану касаться необъятной темы кремлевских сокровищ, собранных в Оружейной палате, но коротко скажу о двух дивах: царе-колоколе, не издавшем ни единого звона, и царе-пушке, ни разу не выстрелившей. Эти бесплодные великаны как-то странно ассоциируют с крошечной аглицкой блошкой, которую подковал Левша, отчего она прыгать перестала. Тут русский гений подвела малость предмета, там — громадность. Колокол был отлит отцом и сыном Моториными в 1733–1735 годах, но когда его собрались поднять на Ивановскую колокольню, случился пожар. Огонь истребил подмостки, на которых лежал колокол, он рухнул на землю, и при падении от него отбился край. Существует и другая версия, что он лопнул от жара. Лишь через сто лет Монферран, создатель Исаакиевского собора, поднял инвалида и поставил на гранитный пьедестал.
