Вслед кувырком - [58]

Гештальт рассыпается, лишенный объединяющей его воли. Связь Чеглока с другими обрывается — и с ней исчезает паническое ощущение глубины и ширины Сети. Это не больно, но дезориентирует, как если внезапно просыпаешься от одного сна и оказываешься в другом. Одно субъективное мгновение он глядит глазами своего вирта на усмехающегося сэра Дракулота… и вдруг алая с золотом броня начинает рассыпаться в случайный узор, в ржавый фон, будто вирт Чеглока уже не может транслировать алгоритмы Сети в соответствующие им визуальные метафоры. А потом, словно щелкнула резиновая лента, его собственный вирт выдергивается из Сети и влетает в собственное физическое тело.

Буря свирепствует, ветры завывают еще яростнее над кратером, где дымятся развалины здания. Чеглоку удалось рассеять первую волну обломков от взрыва, но сейчас на него летит рой наблюдателей-камботов размером с градину и другого оружия, поменьше. Еще ошалелый от взрыва, от вышвыривания из Сети (это значит, что Полярис без сознания, если не хуже, но сейчас об этом думать нельзя), Чеглок фокусирует собственную силу, держа всю концентрацию электрической энергии, которую он собрал, и точным проблеском разума бросает в воздух сеть молний. Ночь превращается в день с обнаженной и страшной красотой ядерного взрыва — брызги иссиня-белых дуг плеснули между мелкими металлическими предметами, расплавляя и поджаривая их схемы, в воздухе остро запахло озоном и горелым металлом. Чеглок подчиняет ветры своей воле и расшвыривает мертвые устройства, как пустые панцири насекомых.

И только тут он ощущает медный вкус крови и понимает, что ранен. Он сплевывает, в ушах у него звенит. Кровь капает из носа, течет из множественных порезов и царапин на теле, но вроде бы ничего серьезного. Острые глаза его видят, как внизу Моряна нагнулась над неподвижным телом Полярис. Феникс лежит рядом, тоже недвижимый. Подавляя побуждение лететь к ней, Чеглок начинает поиск нормалов. Не имея доказательств противного, он должен считать, что они всё еще живы и опасны. Воздух потрескивает, когда он готовит новые молнии, надеясь прикончить противников или хотя бы отогнать, пока те не напали снова.

И тут он вспоминает про Халцедона. Неизвестно, был ранен при взрыве шахт или нет, но Чеглок не может рисковать, что тот вдруг выскочит из-под земли прямо под барраж молний. Халц мужик крепкий, но не настолько. И Чеглок сдерживает огонь. Обернувшись вихревым щитом ураганной силы, он спускается в кратер. Огонь все еще пылает среди развалин, несмотря на ветер и хлещущий ливень.

Нормалов он находит сразу же. Пять разорванных и окровавленных тел лежат неподвижно, словно смерть, в самом сердце ямы, в эпицентре взрыва. При свете колеблющегося пламени видно, что тела перекручены, как трубы и балки, упавшие вокруг, а в некоторых случаях пронзившие нормалов, пробившие, словно лист бумаги, красно-золотую броню. У двух тел не хватает конечностей, у третьего — головы. Шлемы с поднятыми забралами, изуродованные формы, которые Чеглок видел в Сети: пингвин, лев, геральдический олень и вампир. На искалеченных реальных лицах — выражение недоумения и предсмертной муки. На всех, кроме одного. Лицо сэра Дракулота измазано грязью и кровью, но нетронуто, выражение его мирное и сосредоточенное, и он с виду ни надень не старше Чеглока. Тело его прислонено к низеньким остаткам стены, остекленелые глаза, синие, как у Чеглока, будто с отстраненным интересом рассматривают зазубренную сталь, торчащую из разорванной груди.

Чеглок парит на высоте десяти футов, настороженно выискивая любые признаки жизни, как это ни маловероятно. Он осторожен и ближе не подлетает: много есть страшных рассказов о победоносных пентадах, терявших своих мьютов из-за мин-ловушек псибертронной брони уже побежденных врагов. Он грезил о встрече с нормалами в бою, рвался пролить их кровь так сильно, что просто вкус ее ощущал. Сейчас у него отвращение, восторг и ужас — одновременно. Сердце колотится. Все случилось невероятно быстро, весь бой вряд ли шел дольше десяти секунд. И трудно поверить, что все позади, битва выиграна. Он пытается понять. Нормалы напали врасплох, начали быструю атаку в Сети и едва-едва не победили… и почти наверняка победили бы, кабы не взрыв, породивший эту чудовищную бойню внизу. Взрыв разорвал гештальт и вышиб Чеглока со всей его пентадой из Сети, а в физическом мире его эффект был еще сильнее: сбился накал неотвратимой контратаки пентады, и обессилены, если не серьезно ранены, Полярис и Феникс… и Халцедон, быть может, от которого пока что ни следа. Но все же основная сила взрыва пришлась на нормалов — по всей видимости, они погибли.

Он сжимает кулаки, чувствуя, что у него украли честную победу… или хуже того: преподнесли победу, которую он не заслужил, но бессилен отвергнуть. Нормалы вовсе не были разбиты — они бросились в эту последнюю отчаянную атаку, чтобы погибнуть. Зачем? Обрести славу мученика, гибель в бою, что есть высочайшая честь, которой может достигнуть последователь Крестозвездного Полумесяца? Действительно ли нормалы столь фанатичны, столь легкомысленно относятся к собственной жизни? Вопреки чувству ненависти и отвращения, которые разве что усилились, но никак не ослабли, Чеглок почти жалеет древнего врага.