Вслед кувырком - [32]

Он вздрагивает от резкого металлического стука, и Джилли тоже, но их вздох тонет во взрыве голосов.

— Господи, что за черт?

— Тс-с! Это просто фонарик, мы его спихнули.

— Ох ты, я уж думал, это дверь…

— Брось, дядя Джимми!

Упавший фонарик лежит возле ножки стола. Хотя он смотрит в другую сторону, край светового конуса заходит чуть под стол, и Джек видит контуры своих и Джилли ног, будто тонкие стволы, за которыми они укрылись, чтобы шпионить за полночной встречей. Снова слышно потрескивание, и это напоминает Джеку, как трещал и стонал пляжный дом, пока они не уехали — неверные матросы, бросившие корабль при первой же беде. Ему стыдно, как будто это какое-то страшное предательство.

Стол шевелится, пихая его в спину и подталкивая вперед на долю дюйма. Фонарик катится следом, останавливаясь у ножки стола, только уже под другим углом, заливая больше пространства. Джеку видно лицо сестры — Джилли смотрит на него, но будто не видит. Она смотрит как бы сквозь него, сквозь стол, разглядывая в рентгеновских лучах то, что происходит сверху. Глаза ее блестят, как черные шарики, губы слегка раздвинуты, ноздри раздуваются с каждым вдохом, напоминая бабочку, шевелящую крыльями. Влага стекает по коже каплями, как испарина на золотой маске. Джек уже видел такое алчное выражение лица, это хищное внимание. И снова, как в душевой под домом, черты лица Джилли расплываются, дробятся в калейдоскопическом митозе, рождающем вторую призрачную маску. Джек не знает, будет ли продолжаться этот процесс, даже ускоряться, умножаясь и выходя из-под контроля, как какой-то перцептуальный рак, пока не станет слишком много экземпляров, чтобы воспринимать, пока он в ней не утонет — но процесс останавливается. Два лица сестры парят перед ним, почти, но не совсем накладываясь друг на друга — так бывает, когда художник рисует выражение одного и того же лица через разные интервалы времени. Что он видит? Сердце панически трепещет, и он вспоминает, как летел к берегу на гребне гигантской волны, словно молния, пущенная кулаком Зевса. Она смотрела на него тогда с тем же голодным восторгом, захваченная зрелищем, но не удивленная, будто хотела, чтобы это случилось. Он вспоминает, как потерял ее из виду, когда волна ударила его, утянула вниз, больше чем помнит, как тело крутило и тащило по океанскому дну, словно схваченное челюстями акулы, только чтобы выбросить на поверхность далеко от нее и от берега, в мире разгневанной воды. И снова утащить вниз, в безвоздушное забытье, и еще тащило вниз понимание, что она знала все наперед, еще до того, как он вошел в воду. Может быть, не в точности, но достаточно, чтобы предупредить его. Чтобы удержать на берегу, а не подзуживать. Потому что она ощутила приближение Эллен и дяди Джимми, ощутила точно так же, как и он.

А потом он открыл глаза и увидел, что лежит на берегу, и Джилли стоит над ним на коленях. Что тогда случилось? Почему он не утонул? Его выбросила на берег счастливая волна? Или проплывавший дельфин сжалился и вытолкнул на мелководье, откуда его выудила Джилли? Да, он про такое читал…

А наверху судорожный вскрик перешел в двойной стон. Стол содрогается — и становится тихо.

…Только Джилли видела что-то другое. Как она говорит, он успел зайти всего по пояс, и его накрыло волной. И что самое странное: Джек тоже это помнит. Он помнит и то, и другое: как он рухнул с гребня одной волны, и как его сбила с ног другая. Но правдой может быть лишь одно.

Если только, думает он, не было правдой и то, и это.

В гору бегом

Джек ерзает в пляжном кресле, глубже закапывая ноги в песок, и смотрит вдаль на сверкающий синий океан. Поверхность его кротка, как в плавательном бассейне, до самого горизонта. Группы детей и подростков играют у самого берега, плещутся и смеются, а чуть подальше люди дрейфуют на жарком солнышке на надувных плотах, пара дюймов в одну сторону, пара дюймов в другую, будто на якоре стоят. Среди них Эллен и дядя Джимми, плавают на плотиках рядом, она лежит навзничь, прикрыв глаза сгибом руки, он лицом вниз, и будто не замечают друг друга, даже когда зыбь сталкивает плотики.

Джеку трудно поверить, что мир так мог измениться всего за одну ночь. Вчера в это время Белль закрывала солнце и хлестала океан, как бешеного коня; этот океан проглотил Джека и потом выплюнул, словно Иону из чрева кита. Сейчас небо прозрачное и до звона голубое, а единственные облака — инверсионные следы высоко летящих самолетов, серебристые тела которых сверкают далекими зеркалами на солнце, беззвучные, как спутники на орбите. Тонкие белые линии, которые они рисуют на меловой доске воздуха, напоминают Джеку рекламные лозунги в небе, слова, написанные такими большими буквами, что надо подняться в космос, чтобы их прочесть.

Мир живет так, будто ничего не изменилось. Каникулы продолжаются с того места, на котором остановились. Медленные рекламные самолеты все так же тащат свои перетяжки по воздуху, гудя на север над собственными рябящими тенями.

— Джек! — кричит Джилли за десять ярдов от него, стоя в воде по бедра, упираясь кулачками в бока над неоново-зелеными трусиками купальника, и в ее усмешке ясно читается вызов. — Пошли купаться! — Темные волосы гладко зачесаны назад, бронзовая кожа блестит на солнце капающими бриллиантами, и похожа она на морскую деву, подплывшую полюбоваться чудесами и ужасами земной тверди. — Пошли, вода отличная!