Всеволод Бобров - [81]

Если теперь вновь перечитать вышеприведенную цитату из книги Белаковского, то она вызовет недоумение.

Бобров выполнил просьбу своего товарища по Сестрорецку, однако это не было для Всеволода Михайловича пустяковым делом: пришлось отстаивать, доказывать, многократно напоминать, тратить время, нервы. И фраза: «Он мог все…» – опять-таки неправильно, облегченно, поверхностно характеризует Всеволода Боброва, создавая в глазах потомков искаженный образ этого незаурядного человека.

К сожалению, такие попытки мемуаристов поднимать свой престиж за счет достоинств Боброва не так уже редки.

После сестрорецкой семилетки Всеволод Бобров, как уже говорилось, окончил военное училище, а после войны поступил в Монинскую военно-воздушную академию, которая ныне носит имя Юрия Гагарина. Таким образом, к концу своей спортивной карьеры он имел уже высшее образование. Некоторые усмехались: Бобер, мол, учился только за счет своей футбольно-хоккейной славы! Однако такие мнения были в коре неверными. В то время командовал академией генерал Пестов, известный своей строгостью и скептическим отношением к спорту. Он ни в коем случае не допустил бы, чтобы футбольная «звезда» получала поблажки, скорее наоборот, он мог требовать большей взыскательности к Боброву. Всеволод Михайлович учился в академии очень упорно. Павел Коротков, который в начале пятидесятых годов был председателем Федерации хоккея СССР, рассказывал: – Несколько раз я был на сборах вместе с Бобровым, причем каждый раз – по двадцать дней, срок немалый. А жили мы с ним все время в одном номере. Так вот, Севка часами, до часу, до двух часов ночи сидел с учебниками и занимался очень упорно. Он получил диплом и высшее военное образование совершенно заслуженно, своим трудом и умом. Без всяких поблажек, без скидок на спорт.

Любопытно, что эти слова перекликаются с мнением другого очень авторитетного и хорошо известного в футбольно-хоккейном мире человека – Сергея Александровича Савина, который в тот период был начальником Отдела футбола Спорткомитета СССР, вице-президентом ФИФА. Савин руководил сборами советских футболистов перед Олимпийскими играми в Хельсинки в 1952 году. Более месяца вместе со спортсменами он жил в доме отдыха на подмосковной станции Челюскинская.

– Бобров был очень начитанным человеком, – говорит С. А. Савин. – На сборах в Челюскинской в то время не очень-то многих футболистов можно было увидеть с книгой в руках. А он, Бобров, всегда вечером был с книгой. Я, как руководитель, вечерами ходил по комнатам, без книги его не видел. Всегда с книгой.

Уже к началу пятидесятых годов Всеволод Бобров мало напоминал того простецкого увальня, каким появился в Москве. Домашнее воспитание (в семье Бобровых к отцу часто обращались на «вы») и природный такт помножились на высшее образование и на опыт общения со множеством интересных людей. Все это дало такой сплав человеческих качеств, который помог Всеволоду Боброву осознать свою истинную цену и в то же время уберег его от «звездной болезни», от заносчивости.

Его слава была сумасшедшей. Где бы он ни появлялся, на него всюду обращали внимание – и это в дотелевизионную эпоху! Но он со всеми умел вести себя мягко, спокойно, с юмором, не высокомерно. Он не терпел только одного – хамства. Причем, как ни странно, когда иные друзья детских или спортивных лет в отдельные, трудные для Боброва периоды несправедливо относились к нему, а порой даже переставали с ним здороваться, он не обижался на них и не помнил зла. Более того, потом продолжал помогать им. Но если в его присутствии пытались обидеть кого-то другого, он немедленно приходил на помощь.

Близкие друзья Боброва рассказывают два забавных эпизода, свидетельствующих о необычайной популярности Всеволода Михайловича и о том, что он никогда но оставался равнодушным, если видел несправедливость.

Однажды в конце сороковых годов Бобров на вечерней электричке ехал в Одинцово, где жил в то время его брат Владимир с женой и дочерью. Вдруг в вагоне возникла драка: несколько парней стали избивать одного из пассажиров. Конечно, Всеволод не мог в такой ситуации по-прежнему смотреть в вагонное окно. Он встал со скамейки, направился к дерущимся и просто, спокойно сказал: «Разве можно вчетвером на одного?» Его тут же узнали, и драка мгновенно прекратилась. Более того, парни принялись извиняться перед Всеволодом Михайловичем за свое недостойное поведение.

А второй случай произошел значительно позже, когда Бобров уже расстался с зеленым полем и со льдом. В одно из воскресений вместе со своими друзьями Вячеславом Бравиным, директором Сокольнического катка, и Леонидом Казарминским Всеволод Михайлович возвращался с футбольного матча в Лужниках. Один из знакомых подбросил их на машине до Арбатской площади, а там они встали в очередь на такси. В это время к стоянке подошли старичок со старушкой. Кто-то предложил им встать первыми, и вся очередь согласно закивала.

Подкатила очередная машина. Но неожиданно откуда ни возьмись появились два парня в кепочках и со словами: «Папаша отойдите! Мамаша подождите!» – отодвинули пожилых людей и нахально сами полезли в такси. Но успели только открыть дверцы: в мгновение ока Бобров сделал два резких движения и у обоих парней кепки оказались надвинутыми… ниже носа. Один, у которого кепка была, видимо, побольше, быстро сдернул ее, хотел было кинуться на Боброва, но вдруг узнал его. И тут произошло нечто поистине комическое. Парень буквально рухнул на колени и громко прошептал: – Бобер?! Прости…